ром.
– Нет спасибо, – отмахнулся от предложения Хаук. – Я болен, кхм, язва…
– Хер с ней!
– Нет, нет!
– Врешь! Нет у тебя, собаки, никакой язвы!
– Нет, я пришел лишь спросить…
– Ну, ты даешь, Михай! Не узнаю тебя!
– …я ищу Роока…
– Ааа! Роока? Да вот он, спит! – Одноногий развернулся, схватил костыль и со всей силы ударил им спящего. – Вставай, морда, к тебе пришли!
Койка зашевелилась, и, к невыразимому ужасу Хаука, оттуда выглянул… Роок.
– Поднимайся, хрен зассатый!
Роок быстро вскочил и встал, вытянувшись в струну и закатив глаза вверх. Дядя Хаука выглядел просто кошмарно: кожа на лице и подбородке отвисла, под глазами болезненно-серые круги, лощеное брюхо превратилось в уродливый нарост на тощем теле; одет он был в одну лишь сорочку, короткую и иссечённую внизу в нитку, никак не прикрывавшую срамоту…
– Дядя… – Хаук сначала приветливо улыбнулся, затем застыл в смятении. Роок окинул комнату взглядом полного идиота, и ни сказав не слова, рухнул в кровать. Хаук дернулся вслед за ним, намереваясь поднять его, но не решился на это и попятился назад.
– Эй, етит твою мать! – заревел одноногий, колотя костылем по голому заду Роока. – Поднимайся недоумок, к тебе гость пожаловал!
Роок в ответ замычал. Хаук шлепнулся на стул. У него закружилась голова. Тщедушный открыл глаза, посмотрел на койку, снова закрыл их, и ритмично покачиваясь, продолжил:
– Всякий раз, крутясь в тщете стремления обнаружить точку, от коей и исходит исходное Колебление, мы натыкаемся на бесчисленность и неупорядоченность мыслимых и немыслимых моментов – статичных и колебательных. При этом обнаруживается, что все колебательные моменты суть периодически колеблемые, за редким исключением…
– Нет, ты посмотри, Маруся! – кричал одноногий, повернувшись к койке. – Дрыхнет, черт!
– Отстань от него, Дрон, – промурлыкала Катрина заплетающимся голосом. Она обнажила одну грудь с чудовищно растянутым бледно-розовым соском, и приложила к ней ладонь одноногого.
– Э-э-э… – осклабился Дрон и придвинулся к ней поближе. – Чё, побабахаемся, вошь ты немытая?
– …мы сталкиваемся с непропорциональностью моментирования, что означает ошибку, закравшуюся в сокровение Точки Колебления…
Хаук чувствовал себя всё хуже. Он начал задыхаться. Помутневшими глазами он смотрел на людей, окружавших его; он хотел закричать, но крик застрял в горле…
Катрина разделась донага и уселась Дрону на колени, перед этим спустив с него трусы.
– … Поиск предыдущих моментов, представляется нам единственно важной, в означенном стремлении познать сущность Точки, задачей…
Катрина высунула язык и провела им по щеке одноногого. Язык высовывался все дальше и дальше, он уже обвил шею Дрона и сдавил её. Одноногий начал задыхаться, глаза вылезли из орбит, но он по- прежнему тупо улыбался… Женщина схватилась за волосы своего любовника и кровожадно застонав, ткнула его лицо в свои висячие груди. Бедняга судорожно задергался, вцепился ногтями в её спину и стал рвать на ней кожу. Из порезов выскакивали тараканы и вскоре покрыли стол сплошной шевелящейся массой.
Хаук упал. С трудом поднявшись, он оглянулся в поисках выхода, но его не было. Катрина совокуплялась с Дроном, дико рыча и все сильнее стягивая своим мерзким языком его шею. Вот уже голова преломилась набок…
Хаук хотел закрыть глаза, но и этого не смог сделать. Он как проклятый смотрел на все происходящее вокруг. В сердце укололо. Заныло плечо. Шляпа, где шляпа? Вот она рядом, на полу.
Голова одноногого упала на пол, разбилась, как арбуз, и из неё вылетел рой мух. Хаук шел прочь от них. Он передвигался с величайшим трудом. Прочь, прочь отсюда!..
– Хаук! – Он узнал этот голос. Нет, не может быть. Ему это кажется. Не может быть! Не надо…
Однако Хаук обернулся. Роок тонул в койке, словно в болоте. Сорочка превратилась в паутину, в центре которой торчали его голова и руки, цепляющиеся за кровать.
– С однозначностью случайности, разыскивание вероятностей предыдущивания бессмысленна, – раздался рядом неприятный шипящий голос, и Хаук обнаружил около себя тщедушного. Человечек вперил в него красные, как огонь глаза, изо рта торчали, смоченные слюной острые клыки. – Но с точки зрения познания невообразимости предстоящего очень даже необходима…
Монстр выплевывал мудреные слова как яд, надвигаясь на Хаука, словно скала. Позади него огромный паук пожирал мозги Роока, а Катрина и Дрон превратились в куски мяса, валявшиеся на столе, на стуле, на полу и издававшие звуки, похожие на стоны любовников. По стенам ползли тараканы, потолок облепили мухи…
Выход! Хаук с воплем вывалился в коридор и побежал по нему, сметая все на своем пути. Тряпки падали на него, обдавая пылью и гнилой трухой.
Выход!
Темнело. В сгущающихся сумерках беспорядочно разбросанные квадратные здания Казарм показались Хауку похожими на древний Город Мертвых, где он однажды побывал. Впечатление усиливалось практически полным отсутствием какой-либо растительности; чахлая рощица осталась позади. По пустым улицам бродили тихие люди, размытые ночью, похожие на привидения, и казалось, что их нет, они нереальны и искусственны, будто сошедшие с картины фигуры.
Чен деликатно молчал, изредка поглядывая на своего спутника, всецело погрузившегося в себя. Он вывел его из Гатии, и они шли уже по Портовым Рынкам, все еще шумевшим и ярко освещенным, несмотря на позднее время.
– Ну? – решился, наконец, прервать затянувшееся молчание мальчик. – Дальше я не пойду, ладно? Иди. Я найду тебя.
Хаук, не останавливаясь, кивнул. Мальчик с некоторой грустью посмотрел нему вслед. Этот странноватый дядька даже понравился ему. А, ну его! Чен развернулся и бодро зашагал назад, но тут же остановился, привлеченный шумом. По торговой площади прогрохотала позолоченная колесница, запряженная двумя великолепными скакунами. Ею управлял держа в руках поводья, важный смуглый человек в черно-оранжевой ливрее. Сзади сидел могучий чернокожий воин, в сверкающем золоченом панцире, изукрашенном стремительными переплетающимися черными линиями. Жесткое лицо воина, с грубыми, прямыми чертами, не выражало никаких эмоций; голые плечи и руки покрывали многочисленные рубцы. Человек в ливрее зычно крикнул, натянул поводья, и колесница остановилась около Хаука, который вяло глянул на неё и продолжил путь.
Пока Чен с любопытством разглядывал это чудо, воин выскочил из неё, подскочил к Хауку, вытянул перед ним руку и спросил низким глухим голосом:
– Хаук из Бальдортрана, сын Баэдана?
Глава 13. Курултай
Уже целый час Манас сидел на большом камне под деревом, повесив голову; вытянутая рука сжимает посох, другая покоится на коленке. Казалось, старик ничего не замечал, может быть, он даже заснул, но это не так. Сквозь прикрытые глаза, исподлобья, он посматривал на людей, собирающихся на Белесе.
Рыжебородый, краснолицый, квадратный Пурхан, кряхтя и постанывая, распекал слугу, согнувшегося перед ним в поклоне. Статный Талгат стоял, нервно вытянувшись, бросая настороженные взгляды по сторонам; рядом находились два его младших брата – Кадак и Хидыр – они, судя по всему, скучали. Шонкар
