и Шагун, князья из дальних восточных уделов, прибывшие только вчера, громко разговаривали и смеялись. Высокий и нескладный Байрак, хан камыков и бечелов, славившийся своей жестокостью, скромно восседал на пеньке, стряхивая пыль со своего платья. Старейшины – Сапар, Миху, Очирбат, Хардар с правнуком, пугливо и восторженно глазевшим на все вокруг, и другие тихо переговаривались. Остальные постепенно подходили.
Вот пришел, как всегда задумчивый и отрешенный Аюн; он поздоровался со всеми, Манасу пожал руку. Следом за ним приковылял Багша, объект вечных насмешек, – грязный угловатый дядька, больше похожий на конюха, нежели на вана. Эллак, легендарный и свирепый воин, ветеран Хайсовских компаний, ныне нечастый гость в орде, появился под удивленный шепоток присутствующих. Он встал поодаль, скрестил руки на груди и с невозмутимым видом поглядел сначала на небо, затем на темневшую у подножия холма толпу.
'Проницательный, честный человек, судя по слухам, – подумал Манас, глядя на него. – Вот кого нам не хватало все это время…'
Небо затянуло холодными серыми тучами. Внезапными порывами налетал ветер, буквально сшибающий с ног; Манасу приходилось придерживать рукой белую войлочную шапку; позади него шумела, раскачиваясь, липа; с её веток срывались листья и улетали за пределы холма. Время шло, погода портилась, а главные действующие лица предстоящего собрания еще не прибыли.
'Гордецы, – досадовал старик. – Выжидают, кто придет последним. Какой в этом смысл? Ребячество!'
Ребячество… какое по-человечески теплое слово. Оно как-то плохо вяжется с призраком смерти, нависшим над всеми ними. Причем Манас был уверен, её костлявая тень вряд ли развеется и после маловероятной победы Барха. Он с растущим нетерпением поглядывал в сторону становища.
Мерген и Барх, бок обок, как старые друзья, взошли на холм и расположились друг против друга. Барх просто сел на длинное бревно, приняв позу мыслителя; для его дяди рабы принесли удобное кресло, в котором он и устроился, по-царски закинув ногу за ногу. Приближенные обоих претендентов на ханский престол также явились общей толпой; среди них, конечно же, были уже знакомые лица – Берюк, Урдус, Ашант, Тумур, Алпак, Шайтан и Эри, занявшие места подле своих повелителей.
Шаман Эри, старик лет семидесяти, больше напоминал воина – крепкого телосложения, угрюмый вид, кольчуга с бронзовыми щитами-наплечниками. На шее висела сделанная из кости неизвестного животного подвеска, с грубым и примитивным изображением солнца – Эри был бургом, представителем редкого, малочисленного, кочующего народа; их родина находилась далеко на севере, в полумифическом лесу Дамхон.
Все были безоружны – таков был незыблемый обычай, никогда никем не нарушаемый; даже на поясе Мергена отсутствовали его любимые, декоративные, инкрустированные алмазами ножички.
'Кажется, все собрались', – подумал Манас и неожиданно почувствовал себя плохо. Перед глазами потемнело, но тут же все прошло; осталась только сильная дрожь в руках. Он крепче стиснул посох и громко сказал, постаравшись не выдать волнение:
– Вы готовы, уважаемые?
– Готовы, готовы, – раздраженно бросил Мерген, перебирая четки.
– Хорошо. – Манас с трудом поднялся. – Обратимся же к великому духу небес со словами молитвы.
О, великий Туджеми, дух вселенной, создатель всего сущего!
Ты, кто даровал нам жизнь, тепло и воду!
Кто наполнил наши поля стадами овец и дал нам возможность питаться!
Будь милостив к нам, твоим верным рабам!
Огради нас от слуг подземелья, от их злых наветов и дурного глаза!
Даруй нам частичку своего безграничного терпения и мудрости!
Слава тебе, о, великий!
– Слава тебе! – хором подхватили все собравшиеся.
– Я закончил, – снова сев на валун, сказал старик. – Начинайте говорить.
– Позвольте начать мне! – Миху бесцеремонно растолкал сидящих впереди него Ашанта и Тумура, вышел на небольшую круглую площадку в центре собрания и остановился прямо перед Мергеном. – Я давно терпел. И теперь я буду говорить, а ты, почтенный Мерген, будешь меня слушать.
– Конечно, Миху-ата. – Мерген привстал, приложил руку к груди и поклонился. – Я весь внимания.
– Хочу посеять сомнения в душах тех, кто питает иллюзии насчет этого человека, – начал Миху. Ветер развевал многочисленные тонкие седые космы старика, из-за чего он стал напоминать злого духа Херемэ. – Он вам много чего наговорил, он вообще мастак изливать сладкие речи. Но все это ложь! Мерген не чтит наши традиции; примером этому могут послужить постыдные похороны Хайса-хана; живет не по-нашему, в каменных домах, и даже шаман его не из нашего племени, чужак, чужеземец, со своими обрядами и богами. Нужен ли нам такой правитель? Вы все, уважаемые люди, почитаемые своими подданными; зачем вы идете за ним? Когда он вам прикажет обрядиться в двахирское тряпье и усесться в разукрашенные повозки, подчинитесь ли вы ему? Нет, конечно! Поверьте мне, старому вояке, он вас не поведет в бой, он лишь будет плести интриги против вас же! Дойдет до того, что прежде чем выпить кумыс в его шатре, вы сто раз подумаете о том, а не отравлен ли он? Ложась спать рядом с женой, вы вспомните, надежные ли воины охраняют ваш покой, заметят ли они крадущегося убийцу?
– Пустые слова! – выкрикнул кто-то из задних рядов позади Мергена. – Чем докажешь?
Миху растерялся, но тут ему на помощь неожиданно пришел Эллак.
– Наран, – спокойно произнес он, не двигаясь с места. – Урдес, Унур, Анебиш, селение Нурт в приозерной степи – сто человек, Ахмад из Хапишии, сделавший для нашего народа много хорошего, семьи Нурлана и Шакира…
– Закрой рот, нечестивец! – завизжал Алпак, вскочив с места, но Мерген небрежным жестом приказал ему сесть обратно.
– Сколько имен! – обернувшись вполоборота к Эллаку, воскликнул Мерген. – Я думал, ты за меня.
Манас отметил про себя, что этот хлыщ выглядит немного несуразно в своем кресле, с ровно подстриженной бородкой, с пальцами унизанными драгоценными перстнями, среди всех этих суровых степных жителей, с их темными от солнца и ветра лицами и хмурыми взглядами из-под кустистых бровей.
– Не понимаю, что означают эти слова? – спросил Эллак. – Что значит за тебя?
– Хм… что ж тут непонятного… Хорошо, скажу по-другому: я полагал, что ты поддерживаешь меня.
– Я поддерживаю себя, – отрезал Эллак. – Свою семью, свой род, своих друзей.
– Тогда что, позволь спросить, ты здесь делаешь? – снисходительно улыбаясь, поинтересовался Мерген.
– Я здесь именно потому и нахожусь, – ответил Эллак. – Что бы отдать свой голос за того человека, который больше всего меня устраивает.
– Ага! Что ж, достойный ответ сильного человека. – Мерген отвернулся от него, и, взмахнув рукой, милостивым тоном монарха осведомился: – Кто еще хочет высказаться?
– Я! Я! – послышался дрожащий голос Хардара.
Дряхлый старец, опираясь одной рукой на трость, другой на плечо правнука, попытался встать с места.
– Не надо, Хардар-ата, – вскинув руки, поспешил Мерген. – Думаю, вас все видят. Говорите оттуда. Надеюсь, хоть вы не будете меня попрекать моими, якобы, грехами?
– А может, и буду? – со злостью стиснув плечо правнука костлявыми пальцами, отчего тот поморщился, крикнул Хардар. – Что, прикажешь удушить меня? Я буду только рад!
– Что вы такое говорите? Я что, сумасшедший?
– Не знаю, не знаю… и то верно, на дурака ты не похож. Можешь быть спокоен, я буду говорить не о тебе. Ну, не совсем о тебе. Я стар, и живу уже так долго, что мне иногда становится стыдно и неловко.
