Парень, уводимый Буем Синим, оглянулся и взглянул на Безбородого с нескрываемой ненавистью.
– Не надо так на меня глядеть, – сказал Семен. – Это наводит на меня скуку.
Уже на закате дня сечь добралась до перекрестка двух дорог: Великого Северного пути, начинающегося далеко на севере, в Пяти Городах, идущего через Треару в Аларию и в конце концов упирающегося в Воиград; и Торгового тракта – от Вередора, мимо Снухи, Дубича и Воиграда в Курчень, и далее, по Динийскому перешейку, в Марн. Их собственный шлях очень уж сиротливо влился в этот гигантский узел, соединяющий, не побоюсь сказать, полмира. Разбойничья рать, среди которых только мечники Путяты, составлявшие личную гвардию князя, походили на добрых воинов, с воплями и гиканьем вынырнула из подлеска, распугав всех местных жителей.
Поселок Перекрестье славился далеко за пределами Воиграда. Он полностью состоял из постоялых дворов, таверн и забегаловок, коих было так много, что армия Военега могла без труда разместиться здесь целиком и еще место останется.
Первым делом Военег строжайше приказал никого не трогать и не обижать. Затем спросил у Семена, где лучше всего им остановиться. Ответил Ляшко:
– Лучше всего у Татианы.
– Почему? – обескураживающе спросил князь, чем ввел гридя в ступор. Ему на помощь пришел Семен:
– Там чисто, уютно, блюда вкусные и вино неразбавленное. Но хозяйка, сиречь Татиана, маленько ворчлива…
– Трудный человек, да, – согласился Тур. – За словом в карман не лезет.
Постоялый двор 'У Татианы' ничем особенным не отличался: двухэтажный терем с высоким крыльцом, баня, конюшня, колодец во дворе с двускатной крышей – всё в традиционном вереском стиле, живописно, но несколько аляповато, что, кстати, привносило некий колорит.
Хозяйка – дородная, плечистая женщина с квадратным некрасивым лицом, на котором хмурились глазки-булавки – неторопливо отчитывала понурого мужика-холопа, вытирая руки полотенцем и поглядывая по сторонам. Не успели гости въехать в ворота, как Татиана уже успела смерить всех пронзительным и жестким взглядом.
– Здравствуй, хозяюшка! – приторным голосом начал Военег, но Татиана сразу же оборвала его:
– Здесь тебе не царские хоромы. Лебезить будешь перед Мечеславом, княже.
– Никогда ни перед кем не лебезил, уважаемая. – С лица Военега так и не сошла улыбка.
– Знать, мне великая честь – так понимать? Однако, ты ж не таков, княже. Чего перед бабкой мурлычешь? Говори напрямик, чего надо тебе и твоим колобродям!
Военег спрыгнул с коня и подошел к хозяйке. Их взгляды сошлись, точно два быка.
– Остра! – сказал Военег. – Остра, тётя! Меня предупреждали. Будь по-твоему, скажу, как положено – пусти, женщина, переночевать и хлеб-соль вкусить!
– Пущу…
– Спасибо на добром слове.
– Но если посмеешь…
– Не посмею, матушка. Не посмею. Откуда ты меня знаешь?
– Я всё знаю, милок.
– Ты что ведьма?
– Не обязательно быть ведьмой, чтобы понять, кто перед тобой стоит. Вы еще в поле ехали, а ребятня наша уже засекла вас: 'князь Военег едет, матушка, Военег, со всеми своими головорезами!'
Этим вечером Военег почувствовал прилив сил. Наскоро поужинав, он решил посмотреть, как устроилось его войско. Едва выйдя за ворота, князь увидел пленника, коего хольды приковали к забору, точно корову. Цепи, толщиной с руку, сковывали руки, ноги и пристегивались к хомуту на шее, такому широкому, что несчастный вынужден был вытягивать шею, словно цапля.
– Это что такое? – возмущенно спросил князь. – Посмотрите, как он выглядит? Я что, приказывал его замучить до смерти? Кому его отдали?
– Синему, – ответили ему.
– Синему сто плетей и в кандалы. Парня накормить, привести в порядок и… у меня есть идея.
Спустя час пленника привели к Военегу в корчму, находившуюся на первом этаже Татианиного терема. Князь лениво цедил квас, закусывая его сухарями с изюмом.
– Вижу, румянец на щеках заиграл, – сказал Военег, оглядев пленника. – Скажи свое имя, хлопец.
Парень промолчал.
– Не хочешь говорить. А ведь я тебе ничего плохого не сделал. Ты первый начал. Зачем на меня напал?
Тишина. Военег хлопнул кулаком по столу.
– Давай не будем, а? Отвечай, как тебя зовут!
– Скажи, – примирительно попросил Тур. – Что ты как бобыня! Али мы не люди? Никак уродцы? Поговорим, хлопче!
– Матвей я, – насупившись, проговорил пленник.
– Вот так-то лучше. А я дубичский князь Военег. А это мои слуги подколенные: Тур-Гуляка, Леваш- ветрогон…
Тут все прыснули со смеху.
– Асмунд – ученый человек, – продолжал князь. – Почетный магистр Слеплинского университета… Что смеетесь? Это правда, между прочим. Далее Семен Безбородый, Рагуйло-собачник… а где твои гончие, Рагуйло? Только сейчас заметил. Где они?
– Так они в Сосне остались. Под присмотром Луки. Чего я их буду таскать за собой? Они так, для забавы. Не для похода.
– Вон оно как… Хорошо, пойдем дальше. Вот тот киселяй – Путька-курощуп.
– Ну, зачем вы так, Военег Всеволодович. Никакой я не курощуп. Я Путята, мастер-мечник.
– Ладно, ладно. Вот Рагуйлин брат, Аскольд Еропыч, а этот, кто громче всех смеется – Ляшко-Ерпыль. Но вот что я хотел узнать. Ты и вправду своим ополчением верховодил?
– Правда, – сухо ответил Матвей.
– Кем был в жизни?
– Кузнецом. Подмастерьем.
– Хорошо. Мечом владеешь?
– Владею.
– Проси, чего хочешь.
Матвей поднял голову и грозно выпалил:
– Свободы!
– Ух ты какой! Хорошо. Я отпущу тебя, но с условием. Рагуйло!
– Слушаю, князь!
– Как там твой кровник поживает?
– Не надо, князь. Он же его убьет.
– А тебе-то что?
– Ничего…
– Побьёшься за свободу-то, а Матвей? – насмешливо спросил князь.
– А ты, дубичский князь Военег, слово сдержишь?
Военег на мгновение вспыхнул, но тут же успокоился.
– Сдержу. Все слышали?
Присутствующие хором закивали.
Бой решили устроить на холме, подальше от поселка. Рядом рос березняк, внизу тёк ручей. Уже смеркалось, солнце садилось в оранжевые расплывчатые облака. 'Завтра будет дождь', – услышал Семен и внутренне согласился с этим – ветер нес в себе влагу. Тут и раньше устраивались кулачные бои, а может
