– Это вы вчера следили за мной? – сурово спросила она.
– Из окна? Конечно же я. – Мечеслав старался говорить бодрым тоном, но это плохо у него получалось.
– Нет. Не из окна.
Мечеслав ничего не ответил. Девушка, не понимая, почему он молчит, повернула голову и заметила, что царь обеспокоен.
– Что такое? – спросила Искра. – Вы знаете, кто это был?
– Искра, – начал он и запнулся. Потом глубоко вздохнул, словно собираясь с силами, и повторил: – Искра!
– Говорите же!
– Только выслушай меня! Хорошо? До конца!
– До конца.
– Эх, что там! – воскликнул царь и встал. Искра поразилась тому, насколько он взволнован. – Искра! – Мечеслав присел на корточки, хотел было взять ее за руки, но передумал, опять вскочил, и, наконец, сказал: – Искра, я люблю тебя. Я люблю тебя, слышишь? – Мечеслав немного грубовато потряс оторопевшую девушку за плечи. – Я люблю тебя, Искра, люблю всей душой! Ну что ты молчишь?
– Да вы с ума сошли! – подавив комок в горле, проговорила Искра.
– Нисколько! Я в здравом уме! Я понимаю, ты шокирована, но, тем не менее, я люблю тебя. Я хочу, что бы ты стала моей женой.
Девушка медленно покачала головой.
– Как это? – точно в трансе, проговорила она. – Как вашей женой? Как такое может быть? Вы издеваетесь? Может быть, вам нравится сводить меня с ума?!!! – последние слова девушка выкрикнула, зайдясь в истерическом плаче.
– Не надо. – Мечеслав прижал рыдающую девушку к себе и пригладил ей волосы. – Не плачь. Пойдём, я отведу тебя домой. Извини меня, я выбрал плохой момент. Но я не отдам тебя никому. Я буду с тобой. Я приложу все силы и покорю тебя, и плевать я хотел, что об этом скажут люди. Велимиру ты не нужна, да и вряд ли кому-то еще, ведь так?
Искра, всхлипывая, с надеждой посмотрела на Мечеслава.
– Ну, успокоилась? – ласково спросил он, отпуская ее. – Да, наверное, я не вовремя. Ты тоскуешь по дому, но это ничего. Будь со мной. Подумай, Искра. Я хочу, что бы мы были вместе. Вместе мы все переменим. Я не буду торопить тебя. Да, вообще-то, получилось все как-то не так. – Царь в смущении взъерошил свою густую шевелюру. – Не очень-то и складно я говорил, да? Впервые в жизни признался в любви, и так коряво. Не по-царски, – добавил он со смехом.
Искра посмотрела на голубое небо, на летящих высоко в небе птиц.
– Оставьте меня, – сказала она неожиданно.
Мечеслав подождал, надеясь найти в блестящих от слез глазах девушки ответ, но, не дождавшись, ответил:
– Хорошо.
И удалился, твердой, решительной походкой.
Месяц – это большой срок. Так и подумала Искра. Целый месяц взаперти, здесь, в проклятом Кремле. Девушка упрямо отвергала ухаживания Мечеслава, не желая признаваться самой себе, что он ей нравится. Все уже знали, что царь сделал венежанской княжне предложение, и радовались этому – затворника Велимира никто не любил. Но Искра отмалчивалась, пряталась в своих покоях, и потихоньку погружалась в депрессию.
Мечеслав напротив, изменился. Он стал гораздо более властным и жестким – былая ветреность и манерность испарилась, точно страшный сон летним утром. Выздоровев – если можно так назвать его четырехдневное отшельничество – царь созвал совет, на который пригласил Горыню с десятниками, бояр, воевод и Клеомена. Там он заявил, что собирается существенно расширить численность воиградского войска. 'Казна пуста, – сказал он. – И нет дохода, нет урожая. Нет и дорожных податей: марнийские купцы, из-за чертовой нечисти, поселившейся в лесу, боятся идти по Торговому Тракту, и одному богу известно, каким образом они попадают в Вередор и южные страны, и попадают ли. Но ваши кошельки, бояре и церковники, полны'.
Поднявшийся гул негодования он прервал, врезав по лицу одного из наиболее горластых бояр – удар был такой силы, что бедняга свалился без чувств. 'Горыня и Олег, – заявил Мечеслав не терпящим возражения тоном, – завтра отправятся на вербовку. Они должны собрать не меньше двух сотен, а чтобы люди не думали и не сомневались, Авксент будет лично сыпать сребряками, и даже золотом, коли на то пошло. Ваша задача, господа, обеспечить моего советника нужной суммой. Вот этот человек, – Мечеслав указал на Злобу со шкрамашем в руках, – убьет любого, посмевшего утаить от Авксента хоть медяк. Вас это тоже касается, господин принципар, раскошеливайтесь и засуньте ваше благочестие куда подальше'. Опустив всех, царь приказал Дробушу остаться, и что он ему наговорил – никому не ведомо, но только Дробуш покинул тронный зал бледный, как смерть.
И все-таки, несмотря на все старания, две сотни набрать не удалось – народ действительно обнищал до крайности. Но и сто двадцать парней, пусть и не самых удалых – тоже неплохо. Что же делать с нищетой – задача, прямо скажем, невыполнимая, особенно в преддверие осени. Оставалось надеяться на дипломатию, заявил Андрей, имея в виду дубичских братьев. Каковы их аппетиты? – задавались вопросом отец и сын. Ведь не только ради гулянок на свадьбе они едут в Воиград. Да и свадьба-то – одно название и будет ли она, учитывая новые обстоятельства.
Жуткий сон вернулся и повторился во всех деталях: вонючий сарай, мертвецы в капюшонах, мерзко вопящие уродцы, черное небо, по которому прокатывались оранжевые всполохи, отбрасываемые неизвестным светилом, похороненным где-то в недрах исполинских руин, жертвенник…
К ней приближалось нечто, чьи тяжелые шаги буквально сотрясали землю. Уродцы, пригнувшись, пятились назад, царапая длинными черными когтями брусчатку, их лица исказила гримаса безграничного ужаса – чувство, неведомое никому из живых. Этот ужас вобрал в себя обожание, ненависть, страх – всё вместе, возведенное в состояние одуряющего экстаза.
Нечто приближалось, и его шаги уже отдавались болью в висках. Но… может это не шаги? Искра прислушалась к себе. Это… это же шепот. Шепот тысяч и тысяч голосов. Голоса зазвучали в ее голове и, что удивительно, бормотанье уродцев словно бы перекликалось с тем, что у нее творилось внутри. Голоса точно выплевывали тончайшие, невидимые нити, которые связывались с уродцами, выжимая из них все оставшиеся от земной жизни соки.
Потом девушка поняла, что осталась совсем одна. И Он смотрел на нее. Искра, с величайшим трудом придя в себя после пытки, устроенной ей Им, его голосами и его приспешниками-эггелами, подняла голову и посмотрела на Него.
Он был всем живым – когда-то живым. Он жил тем, что пил чужие жизни, пил чужие чувства, страхи, пил плоть и кровь, душу и ауру. Его невозможно описать, ибо невозможно описать всё. Он имел тысячи обликов и походил на туман, в коем проступали миллиарды чьих-то лиц. Искра никак не могла восприять его: он был большой, или… его не было вовсе?
Он был непостижим, и великолепен и страшен.
Искра ощущала, как миллиарды смотрят на нее, оценивают ее прелести, прикасаются к ней…
Жуткий вой оглушил, ослепил ее. Он лился, изменяясь и переливаясь, лился – Искра тщетно вырывалась из пут – и, в конце концов, с нестерпимой болью сформировался в одно торжествующее слово:
– Царица!
Он – Тысячеликий – отец Тьмы, сын Хаоса, постепенно принимал вид человека. Вот Он превратился в монстра, истекающего потоками слизи, окруженного ореолом черных, жужжащих точек, затем лицо его побелело, и вскоре, пройдя сквозь череду бесконечных кошмарных трансформаций, перед девушкой предстал молодой человек. Он опустил на нее руку, с силой сжал лоно и, поцеловав в пупок, со странной улыбкой повторил:
– Царица! Ты еще послужишь мне, не так ли?
