Разбуженный Костик посмотрел на сестру исподлобья и настороженно спросил:
– А что я сделал-то?
Оля мысленно отметила формулировочку, определенно выдающую чувство вины, но не стала выяснять, какие новые сомнительные подвиги совершил юный оболтус. У нее имелся к нему более актуальный вопрос:
– Ты случайно не знаешь, где ближайшая остановка тринадцатого автобуса?
– Случайно знаю, – Костик перестал хмурить лоб и надул щеки, гордясь и важничая. – А тебе в какую сторону ехать?
– В сторону поселка Солнечный, – ответила Оля, осмотрительно не упомянув во всех смыслах конечную цель – местный морг.
– Тогда иди к Занзибару.
Костик зевнул и сделал было попытку нырнуть под одеяло, но Оля удержала его на поверхности.
Где находится Занзибар, спасибо политической карте мира, она прекрасно знала – в далекой Африке! Определенно, остановка тринадцатого автобуса могла найтись и поближе.
– Не знаешь, где Занзибар? – понял Костик. – Вот же темная ты у меня, сестрица…
– Задушу, – коротко пообещала обиженная Оля, и впрямь темнея лицом, как венецианский мавр Отелло.
– Стриптиз-клуб «Занзибар»! – досадливо объяснил братец. – Клевое место, его все знают! На Космической, рядом с…
Он почесался и покривился, подбирая ориентир, который был бы однозначно известен темной сестрице, и закончил:
– Рядом с химчисткой «Снежок»!
– Химчистку знаю, – удовлетворенно сказала Оля, выпуская из цепких пальцев костля-вое юношеское плечико. – Спасибо, спи дальше!
– А ты куда? – поинтересовался Костик, запоздало оценив небанальное событие: его домоседка-сестра ни с того ни с сего собралась в одиночку совершить автобусное путешествие на край города!
– По делам, – уклончиво ответила Оля.
– У тебя там что – свиданка?! – чрезвычайно обрадовался непочтительный братец.
– Тихо, ты! – Оля встревоженно покосилась в сторону гостиной. – Людей разбудишь!
Под словом «люди» подразумевалась главным образом родительница. Любящая мама Галина Викторовна, услышав одно только слово «свиданка», способна была устроить взрослой дочери такой допрос с пристрастием – куда там группенфюреру Мюллеру!
«Под колпаком» у группенфюрера мамы Оля провела много лет, и теперь, когда у нее впервые за долгие годы завелась персональная жгучая тайна, она чувствовала отчаянное желание сохранить свой секрет для личного пользования.
«Звучит эротично!» – отметил внутренний голос.
«Я не в том смысле», – возразила ему Оля.
И соврала.
Мачо с медведем снился ей минувшей ночью в таком виде, который не сочли бы пристойным даже завсегдатаи развратного заведения «Занзибар».
На улице было холодно, но солнце светило ярко и искрящийся снег слепил глаза, так что завалявшиеся в объемистой учительской торбе черные очки пришлись очень кстати.
До знакомой химчистки Оля добежала рысью, пряча руки в карманах и сокрушаясь о том, что так и не пришила оторвавшуюся пуговицу. Полы черного пальто развевались, и это было не только некомфортно, но и слишком уж живописно. В темных очках и парусившем длиннополом пальто Оля чувствовала себя пародией на Тринити из «Матрицы».
К счастью, в той же благословенной сумке нашлась булавка, кое-как заменившая собою отсутствующую пуговицу.
Скрепив полы пальто, Оля в безупречно чинной позе фонарного столба торчала на остановке, лишь время от времени неодобрительно поглядывая на знойную деву, нарисованную на вывеске неприличного клуба «Занзибар».
Дева, одетая преимущественно в африкан-ский загар, была крутобедрая, золотисто-ко-ричневая и блестящая, как курица-гриль. Оля с горечью размышляла: есть ли возможность хоть кому-то показаться аппетитной, располагая длинными бледно-голубыми ногами замороженного бройлера и хилой цыплячьей грудкой?
Ольга Павловна умела объективно оценивать знания школьников, но не собственную внешность.
В детстве и юности она была классическим Гадким Утенком и привыкла к этой роли. В пед-институте, пока другие девушки расхватывали немногочисленных однокурсников и однокашников, Оля добросовестно училась, не обращая внимания на мелкие раздражители – а мелкими рядом с ней казались четыре парня из пяти, мужчин ростом выше себя Оля встречала редко. Небольшая популяция великанов из институтской баскетбольной команды интеллигентную девушку с хорошими манерами не заинтересовала. А в средней школе, куда она пошла работать сразу после института, мужчин было всего двое: лоснящийся пузатый физрук, похожий на самовар, и преподаватель ОБЖ – военный пенсионер с богатым прошлым, палочкой, слуховым аппаратом и тремя внуками.
В отсутствие потенциальных кавалеров здоровая женская привычка засматриваться на свое отражение у Ольги Павловны не сформировалась, и важный девичий вопрос: «Свет мой, зеркальце! скажи да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?» – она озвучивала только на уроках литературы, с выражением читая детям известную сказку Пушкина.
И вот теперь при взгляде на занзибарскую смуглянку, которая, определенно, была всех ру-мяней и милее, Ольге Павловне вдруг тоже страстно захотелось быть красивой и привлекательной.
Может, все-таки почтить память Елки запоздалым походом в солярий, на котором подружка, царство ей небесное, так настаивала?
Не успев решить этот непростой этически-эстетический вопрос, Оля увидела приближавшийся к остановке автобус. Красные цифры на светящемся табло помаргивали – возможно, с недобрым намеком. Ехать на автобусе номер тринадцать в морг показалось ей не самой лучшей идеей, но Оля всегда гордилась тем, что она совершенно свободна от разных глупых суеверий. Отступить она не могла из принципа.
Она вошла в полупустой автобус, села на одиночное место у окошка и на протяжении полутора десятков промежуточных остановок до конечной мужественно давила в себе недостойный порыв дезертировать домой к маме, папе и прочим добрым людям Романчиковым в праздничном расширенном ассортименте.
А Андрей Петрович Малинин ее уже ждал!
Увидев на кольце за остановкой знакомую грязно-белую «шестерку», Оля неожиданно для самой себя обрадовалась так, как будто ей подали сверкающий лимузин.
В приоткрытом окошке дразнящим языком вздрагивало лохматое ухо облезлой бобровой шапки, и Оля хихикнула, вспомнив, как называли меха древнерусские летописи: «мягкая рухлядь».
Воистину метко народное слово! Бобер, из мягкой рухляди которого в незапамятные времена сшили шапку Андрея Малинина, при жизни запросто мог наблюдать откуда-нибудь из замерзших плавней главный воинский подвиг Александра Невского – Ледовое побоище.
К уютно урчавшей «шестерке» Оля подошла с улыбкой, но Малинин живо испортил ей настроение, ответив на вежливое: «Доброе утро!» неформатной репликой:
– Ну да! Видал я и подобрее!
От этой грубости Ольга Павловна моментально сникла, замкнулась и через некоторое время поймала себя на том, что озлобленно думает, какое именно утро может считаться добрым по меркам господина Малинина? Наверное, такое, которое он встретит в компании пышной и щедрой, как африканская природа, обнаженной занзибарышни?!
При этом в воображении Ольги Павловны замелькали картинки, количество и качество которых позволило бы богато проиллюстрировать «Декамерон» Бокаччо, да еще и на пару глав «Камасутры», пожалуй, хватило бы.
От своего хорошо воспитанного учительского воображения Ольга Павловна такого не ожидала.
