Оля почувствовала манящий запах и вышла из тетушкиной кельи, укрывшись старым клетчатым пледом аля черепаха Тортилла.
– Доброе утро! – сказала она, смущаясь своего внешнего вида.
– Доброе утро, – весело согласился Малинин.
А утро с ними обоими не согласилось и вскоре показало себя с самой худшей стороны.
Неприятности возникали в режиме цепной реакции.
За завтраком Оля поранилась о крошечный осколок. Он попался ей под руку за столом, да так неудачно, что располосовал сразу три пальца.
– Ничего, до свадьбы заживет, – утешил раненую Малинин, обработав порезы зеленкой.
С помощью ваты и бинта он соорудил на Олиной руке прелестную белую рукавичку, такую пухлую, что она с трудом протиснулась в рукав пальто.
Из-за этого вскоре возникла новая неприятность.
Вернувшись домой, Оля не смогла раздеться самостоятельно и некоторое время металась по прихожей, вся перекосившись и хлопая черными крыльями, точно подбитая ворона. Это встревожило заботливую маму Галину Викторовну.
– Оля! Что случилось?! – испуганно ахнула она. – Где ты была?!
Вообще-то Оля еще вечером отправила маме предупредительную эсэмэску: «Овчинников опять учудил, буду утром».
Поскольку имя проблемного пятиклассника Вити Овчинникова – благодаря постоянным рассказам Ольги Павловны – в семье Романчиковых было на слуху, в расшифровке это короткое сообщение не нуждалось. Неугомонный Овчинников то и дело разнообразно чудил, и Оля, относившаяся к своим обязанностям классного руководителя очень ответственно, время от времени коротала вечера и даже ночи то в детской комнате полиции, то в травмпункте. Компанию там ей неизменно составляли многострадальные родители далеко не святого чудотворца Овчинникова, люди вполне приличные и даже приятные, так что папа и мама Романчиковы за свое собственное дитя не волновались. Но еще никогда Оля не возвращалась из походов по грешную душу Овчинникова с физическими травмами.
– Кто это сделал? Овчинников? – шумно ужасалась мама, укачивая в ладонях дочкину руку в ватно- марлевой обмотке. – Он оказал сопротивление?!
– Это не он, – стыдясь необходимости обманывать маму и дополнительно позорить легендарного Овчинникова, сказала Оля. – Это кошка.
– А что Овчинников делал с кошкой? – Мама продолжала безудержно ужасаться.
Очевидно, об Овчинникове у нее сложилось самое скверное мнение.
– Он ее спасал, – придумала совестливая Оля, желая хоть немного обелить оклеветанного Овчинникова.
Привлеченные шумом, явились папа и Костик.
– От чего он ее спасал? – спросил папа.
– Как он ее спасал? – спросил Костик.
Пришлось сказительнице Романчиковой сочинять душещипательную историю про кошку, которая убежала из дома, заблудилась в ночном парке, залезла на дерево и громко и жалобно оттуда кричала. Овчинников, который тоже убежал из дома, заблудшую кошку в ночном парке нашел и попытался с дерева снять. А Ольга Павловна, которая искала убежавшего из дома Овчинникова, нашла его на дереве вместе с кошкой и, разумеется, включилась в спасательную операцию.
– Ах, Олюшка! Если бы все педагоги относились к своей работе так же, как ты, в стране не было бы проблем с трудными детьми, – похвалила дочку мама.
– Хотя все равно остались бы проблемы с трудными кошками, – съязвил Костик, пытаясь проскользнуть мимо мамы и сестры к наружной двери.
– Стой! Куда? – окликнула его бдительная Оля.
– В кино, на утренний сеанс! Можно?
– Можно, – разрешила Оля. – Только номер школы мне набери, пожалуйста.
Левой рукой она сняла телефонную трубку, а правой помахала в воздухе, бессловесно объясняя, что испытывает затруднение с попаданием толстыми забинтованными пальцами в мелкие дырочки телефонного диска. Аппарат был новый, но стилизованный под «советскую старину».
Телефон школьной учительской, где Ольга Павловна проводила огорчительно много времени, в семье Романчиковых все знали наизусть. Костик торопливо набрал нужный номер, сунул сестре в руку трубку и тут же удрал. Любящая мама Галина Викторовна, успокоенная штатным развитием ситуации, удалилась в гостиную, бормоча на ходу: «Все школа да школа, работа да работа, никакой личной жизни у бедной девочки, просто беда!»
Благополучно спровадив любопытную родительницу, бедная девочка уже хотела было положить трубку на рычаг, но тут на другом конце провода неожиданно аллекнули. Хотя вообще-то во время каникул в учительской никого не должно было быть!
– Доброе утро, а кто это? – удивилась Оля.
– А вы хто? – опасливо спросил немолодой женский голос.
– Я Ольга Павловна Романчикова, учитель русского языка и ли…
– Романчикова?! – Немолодой женский голос сорвался на задорный визг. – Романчикова, вы не учитель! Вы просто… просто… проститутка вы какая-то!
– Что?!
Оля на секунду опешила, а потом поняла, что торопыга Костик, очевидно, перепутал цифры.
– Простите, кажется, я ошиблась номером, – извинилась она.
– Да что ж вы все ошибаетесь-то? – сердито фыркнули в трубке. – И он ошибся, и она ошиблась!
– Кто – он?
– А то вы не знаете! Мужик ваш, полюбовник, охальник, ишь, гад, какие слова говорит, да куда звонит еще – в школу! Совести у вас нет, Романчикова, вы еще при детках начните шашни свои крутить, твари бесстыжие!
Высоко подняв брови, Оля выслушала этот гневный монолог, моргнула, сглотнула и положила трубку.
Щеки у нее горели. В голове загудело, как в самоваре. Не помешало бы уточнить у визг-ливой собеседницы детали, но в целом картина была ясна.
«Картина Репкина», – шизоидно буркнул внутренний голос.
Не сумев устранить Ольгу Павловну физически, маньяк убивал ее морально.
Подумать только, он позвонил со своими гадостями в школу!
Это было ужасно, и Оля расплакалась.
С минуту она сидела на тумбе трюмо, смахивая слезы ватно-марлевой варежкой и размеренно шмыгая носом. Потом дверь гостиной слабо завибрировала, и цветное стекло в ней померкло: на витраж особо крупной аппликацией налегла Галина Викторовна.
– Сказать ей или не сказать? – услышала Оля мамин шепот.
– Сказать, – прошептал в ответ папа. – Или не сказать. Я даже не знаю!
– Я знаю! – повысила голос Оля. – Сказать! Что там у вас, говорите!
Дверь открылась, и в проеме показались супруги Романчиковы, сросшиеся щеками, как сиамские близнецы.
– Олюшка, это насчет Дашеньки, – жалостливо сказала Галина Викторовна. – Похороны сегодня, в два часа.
– Ой, елки! – горестно воскликнула Оля.
А может быть, она воскликнула «Ой, Елка!» – мама с папой не расслышали точно.
Зато разревелась их дочка шумно, в голос.
Такую Ольгу Павловну никогда не видели в пятом «Б». Такая Ольга Павловна разжалобила бы даже непробиваемого Витьку Овчинникова!
Спустя секунду мама обняла вздрагивающие Олины плечи, спустя минуту папа щедро напоил дочь валерианкой, через четверть часа Оля уснула, укрытая бабушкиной шерстяной шалью, в своей комнате.
