Глаза Синтии расширились, но она тут же потупилась.
Майлс молчал, глядя на нее. Ему вдруг пришло в голову, что он способен до бесконечности смотреть на нее. Ее волосы… они переливались множеством оттенков. Он видел ее в ярком — как крылья тропической бабочки — платье и в прелестном зеленом, притворно скромном, напомнившем ему, однако, о доступных женщинах времен Тюдоров. А теперь она была в просторном ночном облачении… и придерживала его у ворота, там, где виднелась очаровательная стройная шейка. И ему вдруг ужасно захотелось развести ее руки в стороны и коснуться языком углубления между ее ключицами…
Он тут же отбросил эти мысли и проговорил:
— Ладно, теперь можете идти.
Майлс чувствовал себя загнанным в угол. Он мог успешно торговаться с каннибалами, но в присутствии Синтии терялся. Она вторгалась в такие уголки его души, о которых он даже не подозревал, и задавала неудобные вопросы, на которые его аналитический ум не знал ответов.
Ничто на свете Майлса Редмонда так не раздражало, как незнание ответов.
Он решительно шагнул к Синтии, собираясь забрать свой сюртук. Очевидно, выражение его лица сказало ей, что он решительно настроен выставить ее из комнаты. Она покорно сняла сюртук.
Майлс протянул руку, чтобы взять его, но вместо этого его пальцы погрузились в ее волосы.
Черт возьми, что с ним происходит?! Позапрошлой ночью он вылизывал ее… как спаниель, а эту ночь начал с того, что таскал ее из коридора в комнату и обратно.
А теперь вот вцепился в ее волосы.
Ну пожалуй, не вцепился, но он действительно запустил руку в ее волосы, наслаждаясь их густотой и шелковистостью и проклиная собственную слабость.
Майлс медленно поднял руку, пропуская между пальцами ее тяжелые пряди, переливавшиеся огненно-красными, медными и коричневыми, как мех норки, оттенками.
Синтия же не двигалась, захваченная врасплох. Сюртук выскользнул из ее пальцев и упал на ковер. Ее взгляд затуманился, веки отяжелели.
Майлс скользнул рукой ей на затылок и слегка потянул за волосы, заставив ее запрокинуть голову.
И нежно прошелся губами по ее губам.
Она судорожно выдохнула. От облегчения или смирения? Или того и другого?
Ее глаза медленно закрылись, а на шее трепетала жилка, вторя частым ударам сердца.
Майлс коснулся языком уголка ее рта, на удивление чувствительного местечка, чтобы напомнить ей, что ему многое известно о женщинах, а значит, о ней тоже. Затем он прильнул губами к ее губам, упиваясь возбуждающим вкусом, как экзотическим фруктом — сладким, сочным и дурманящим.
Он закончил поцелуй так же медленно, как начал, но не отстранился — не в силах оторваться от нее.
— Чего вы хотите? — прошептал он у самых ее губ.
Вопрос его прозвучал мягче, чем он ожидал. Впрочем, Майлс больше не злился и не испытывал замешательства; он искренне хотел знать, что у нее на уме. И если бы она сказала, что ей нужно и почему она здесь, то, возможно, они поняли бы, чего на самом деле хотели друг от друга. И в этом случае они смогли бы покончить… со всем этим.
Веки Синтии затрепетали словно под тяжестью ресниц. Затем глаза ее открылись, и она устремила на него загадочный и в то же время беспомощный взгляд, как будто хотела заговорить… но не могла.
— Не думаю, что вам нужен я, — безжалостно продолжал Майлс, наказывая самого себя. Его ладонь скользнула вниз, по всей длине шелковистого покрывала из ее волос, и остановилась на ее пояснице.
Кончиками пальцев он ощущал тонкий муслин ее ночного одеяния. О Боже, сколько великолепных ощущений!..
Она молчала, и он вновь заговорил:
— Полагаю, я имел неосторожность показать вам, чего желает ваша натура. И вы поняли: есть кое- что, что вы упустили. Поэтому, — он понизил голос, — я покажу вам, что это такое. Но поверьте, — Майлс перешел на шепот, — я совершенно безопасен.
Он закончил фразу поцелуем, таким же нежным, как его шепот.
При всей целомудренности этого поцелуя он опалил губы Синтии. А вкрадчивый голос Майлса обволакивал… как шелк.
Безопасен? Она чувствовала себя в такой же безопасности, как любое существо, попавшее в сеть. Ей хотелось, чтобы он замолчал. Ведь несправедливо, что только один из них мог говорить.
Казалось, она существовала только для того, чтобы ее касались. А все остальное — говорить, дышать — это было излишним в данный момент. Неужели он этого не понимал?
Синтия снова закрыла глаза. То была тщетная попытка скрыть от него свои мысли, ибо этот мужчина с широкими плечами и испытующим взглядом за стеклами очков был слишком умен. И конечно, он был прав во всем, что касалось ее.
Но сейчас, когда его большие ладони лежали на ее талии, ей хотелось большего — слишком опасное желание.
Зачем она пришла сюда? Ведь все ее будущее сейчас стояло на кону, и все, что она могла предложить мужчине, — это красота, обаяние… и добродетель.
Внезапно его руки, его тепло и его дыхание словно куда-то исчезли.
Синтия качнулась вперед, внезапно осознав, что ее колени превратились в желе.
Куда же он делся?
Открыв глаза, она увидела, что Майлс сидел в кресле у огня. Он сидел, прикрыв глаза и откинув назад голову. Только пальцы, крепко сжимавшие подлокотники, выдавали его напряжение.
Но он не суетился, не постукивал ногой, не напевал себе под нос. Нет, какие бы эмоции ни владели Майлсом, они проявлялись только тогда, когда он касался ее.
Или когда касался таких, как леди Мидлбо?
Неужели с другими женщинами у него было так же? Неужели это всегда одинаково для него? Как такое может быть?
Ей вдруг пришло в голову, что, возможно, его ноги тоже превратились в желе. Возможно, и по этой причине ему понадобилось сесть.
Тут Майлс открыл глаза, устремив на нее обжигающий взгляд. И казалось, он пытался принять какое-то очень важное решение.
Судя по всему, огонь в камине разожгли недавно, поэтому в комнате становилось все теплее. По крайней мере, именно так Синтия объяснила тот факт, что ей стало жарко.
— Ладно. Я покажу вам кое-что, мисс Брайтли.
Она чуть не подпрыгнула от неожиданности. Его голос — мягкий и чуть хрипловатый — отозвался трепетом во всем ее теле.
Но как ни странно, в его голосе слышалось смирение. Как будто он шел на это неохотно, неуверенный в ее реакции и даже в благоразумии подобного шага.
Он криво улыбнулся, ожидая ее ответа.
«Слава Богу», — сказала бы Синтия, если бы к ней вернулся дар речи.
Должно быть, Майлс прочитал этот ответ на ее лице. Он издал короткий смешок, затем тихо сказал:
— Подойдите ко мне.
Синтия попыталась воспротивиться. Просто для того, чтобы доказать себе, что она еще обладала свободой воли.
