— Она оставила письмо для Аргоси. Подсунула под дверь! Там сказано, что она сожалеет. Да, он очень переживает. Велел камердинеру упаковать вещи.
— Уехала?.. — тупо повторил Майлс, пытаясь постигнуть услышанное.
Значит, уехала, не оставив ему ни записки, ни письма? Это означало, что он не будет знать, где она, с кем, как живет и как себя чувствует. Это означало, что, возможно, он больше никогда ее не увидит.
И это могло означать, что она исчезла так же, как исчез Лайон.
На мгновение Майлса словно парализовало.
— Майлс… — Вайолет устремила на него подозрительный взгляд. — Что с тобой?
— Ничего, — буркнул он, не в силах придумать более толковый ответ.
Вайолет склонила голову к плечу.
— Ты уверен?
Проигнорировав вопрос сестры, Майлс спросил:
— Ты, случайно, не знаешь, куда она поехала?
Он надеялся, что произнес эти слова спокойно. К несчастью, они прозвучали слишком резко.
Вайолет снова нахмурилась и тут же подняла руку, что бы разгладить морщины на лбу.
— А почему тебя это интересует? — осведомилась она.
— Я спрашиваю, Вайолет, — медленно произнес Майлс, словно говорил со слабоумным ребенком, — ты знаешь, куда она поехала?
Глаза девушки округлились, челюсть отвисла, а брови приподнялись. Секунду она смотрела на брата, забыв о морщинах. Потом воскликнула:
— О Господи! Ты — и Синтия Брайтли?!
— Помолчи, Вайолет! — прорычал Майлс и принялся нервно расхаживать по комнате, словно это могло приблизить его к тому месту, куда уехала Синтия.
— Ты — и Синтия Брайтли? — не унималась сестра. — Значит, Синтия Брайтли — и ты?
«Похоже, неокрепшие мозги Вайолет повредились, так что теперь она будет повторять эти слова до конца своих дней, как свихнувшийся попугай», — подумал Майлс. Остановившись, он проворчал:
— Хочешь, чтобы я надрал тебе уши? Ты этого добиваешься, Вайолет? Я все еще в состоянии сделать это без всяких угрызений совести. Скажи мне, куда она могла поехать? Пожалуйста… — добавил он после некоторой заминки.
— Выходит, ты вел себя так странно и грубо совсем не потому, что был болен. Все дело в… Синтии!
— О Господи! Вайолет, перестань!
Но Вайолет была слишком потрясена, чтобы должным образом оценить угрозу брата надрать ей уши. Она продолжала взирать на Майлса с таким изумлением, что он начал чувствовать себя как ярмарочный уродец.
Внезапно выражение ее лица смягчилось.
— О, Майлс, как чудесно, что ты — подумать только! — питаешь чувства к Синтии Брайтли и… Господи, папа лишит тебя наследства! — Фраза, начавшаяся почти благоговейно, закончилась пронзительными нотками тревоги.
— Нет, вряд ли, — возразил Майлс, но без особой убежденности. Собственно, он был уверен, что последствия окажутся самые серьезные.
— Майлс, ты не должен ехать за ней, — твердо сказала Вайолет. — Я не вынесу, если потеряю и тебя тоже. Папа выгонит тебя из дома. Наверняка чувства, которые, как тебе кажется, ты испытываешь к Синтии, всего лишь…
— Это не «всего лишь», Вайолет.
Майлс произнес эти слова тихо, но с такой окончательностью, что сестра замолкла, как если бы он прижал ладонь к ее губам.
Увидев, с каким изумлением Вайолет таращится на него, он издал невеселый смешок и проговорил:
— В Синтии нет никаких «всего лишь».
Сказав это, Майлс вдруг почувствовал себя ужасно глупым. И в то же время более уязвимым. И более человечным.
Вайолет по-прежнему молчала. Она привыкла, что Майлс всегда вел себя… определенным образом. На нем держался их семейный мир. Но как отразится на их жизни тот факт, что брат, как оказалось, не чужд человеческих слабостей, как и все остальные?
А Майлс не знал, чего ожидать от сестры. Вспышки? Упрямого молчания?
Тут Вайолет сунула руку в карман, вытащила оттуда какой-то блестящий предмет и протянула ему на раскрытой ладони:
— Это твоя, не так ли?
Майлс молча кивнул, увидев свою серебряную пуговицу, которую недавно где-то потерял.
— Я нашла ее вчера в саду. Около скамейки, на которой сидела Синтия. Она была одна и выглядела так, будто плакала. У нее покраснели глаза и нос. — Для пущей убедительности Вайолетт дотронулась до своего носа. — Я сказала ей, что у нее такой вид, будто у нее разбито сердце… — Вайолет умолкла — на нее снизошло прозрение. — О, Майлс!.. У нее действительно разбито сердце. Ей нужен ты, нужен ты, понимаешь?
Лицо Вайолет осунулось и побледнело — словно это ее сердце было разбито.
Майлс вспомнил, как Синтия украдкой плакала вчера, а потом повернулась к нему лицом, чтобы он понял, что она чувствует.
А прошлая ночь? Ее щедрость, красота и… О Боже, ее страстная натура!
Это была благословенная интерлюдия, самозабвенная и безрассудная, казавшаяся ужасно правильной и совершенно необходимой.
И как это по-мужски, что он даже не задумался о последствиях, которые принесет утро.
— Просто… просто мне даже не пришло в голову, что она может уехать.
Майлс едва сознавал, что произнес вслух эти слова, служившие ответом на его же мысли. И он не подозревал о боли, прозвучавшей сейчас в его голосе, он ее не услышал.
Зато его сестра услышала.
Вайолет молча наблюдала за ним, стараясь не хмуриться. Майлс так и не взял у нее свою пуговицу, и она в задумчивости вертела ее в пальцах. Ей снова пришлось столкнуться с переменами и их осознанием. Ведь семья Редмондов, такая спокойная, утонченная, достойная и внешне неуязвимая, оказалась беззащитной перед столь неопределенной и непредсказуемой вещью, как любовь, и она, Вайолет, была вынуждена меняться, приспосабливаясь к новым обстоятельствам.
Майлс не стал бы винить сестру, если бы она решила удалиться в монастырь.
Сама мысль об этом — об опустошении, которое Вайолет произвела бы в любом монастыре, — показалась ему настолько забавной, что он приободрился.
— Майлс… — произнесла она таким тоном, словно собиралась сказать что-то важное (похоже, она пришла к какому-то выводу). — Майлс, мне невыносима мысль, что я потеряю тебя. Но я также обнаружила, что мысль о том, что у тебя разбито сердце, делает меня ужасно несчастной. В общем, я решила, что больше всего хочу, чтобы ты был счастлив.
Майлс изобразил улыбку.
— Весьма зрелое решение, Вайолет.
— Это я пригласила Синтию. А значит, это я во всем виновата.
— О нет, — возразил он с грустной улыбкой. — Это ни в коей мере не твоя вина, как бы мне ни хотелось переложить ее на твои плечи.
Сестра промолчала.
— Обещаю тебе, дорогая, что ты никогда не потеряешь меня. Никогда. Что бы ни случилось, — заявил Майлс, подразумевая тем самым, что что-то должно случиться.
Ни он, ни Вайолет не имели понятия, как он сдержит свое обещание. Ибо никто из них не мог предсказать, что сделает их отец, хотя оба были уверены, что отец непременно что-нибудь сделает.
Но убежденность брата, как всегда, приободрила Вайолет.
