Глава 18
С вступлением в войну серолицых положение на фронтах значительно ухудшилось. Вадим недоумевал: зачем они раскрылись так рано? Ведь наверняка по ранее разработанному плану, серолицые должны были выйти на сцену только после поражения России, когда они пошли бы завоевательным походом на другие страны и регионы: Европу, Азию, Америку…
'Видимо мы реально могли выстоять… — с горечью подумал Куликов. — Вот и надавили в тот момент, когда мог произойти перелом. Не дали окрепнуть. В конце концов, у них свои какие-то проблемы могут быть и потому торопятся. Слишком долго сопротивляется Россия с ее скудными человеческим, да и что греха таить, технологическими ресурсами, против многократно превосходящего врага. Наверняка их планом а-ля 'Барбаросса-два', на завоевание России отводился год, если не меньше, а мы уже скоро четвертый год трепыхаемся…'
Будущее не радовало, ни отдаленное, ни самое ближайшее исчисляемое в сутках.
Все опорные пункты, десятки городов на востоке уральского хребта пали в течение считанных недель. Невообразимая масса китайских войск – многие десятки миллионов солдат, может даже сотни, при поддержке миллионов тяжелых пехотинцев серолицых буквально смяли всю оборонительную инфраструктуру по всей ширине фронта.
Лишь непосредственно в горах Урала в возведенных за все время войны не без использования китайской рабочей силы, оборонительных рубежах продвижение врага удалось замедлить. Но увы, не на такой долгий срок, на который надеялось командование. Всего на месяц. Жалкий месяц.
Всего месяц упорнейших боев и китайцы, связав боями 'широкий' и оттого труднопроходимый Южный Урал уже штурмуют последние рубежи Среднего и Северного Урала (там где 'потоньше') за которым раскинулись долины европейской части России.
'Позади Москва', — подумал Куликов старой, даже старинной фразой, которой неизвестно сколько лет, но от этого не потерявшей своей актуальности, своей эмоциональной составляющей.
Москва, конечно, от Урала еще далеко, но вопрос в том, как быстро китайцы пройдут это расстояние. А то что они умеют двигаться весьма скоро, китайцы уже показали.
Очередной близкий взрыв осыпал его землей.
Что и говорить, оборонительные рубежи в горах Урала построили действительно, что надо (не без участия китайской рабочей силы – вот куда их всех свезли), но беда в том, что они уже не отвечали современным требованиям. То есть тяжелым пехотинцам здесь делать практически нечего. Они могли воевать только в открытых окопах, слишком узких для 'витязей', кои не могли даже разминуться в них, пока кто-нибудь не зайдет в индивидуальную ячейку огневого поста.
Но делать нечего, приходилось использовать то что есть.
Куликов не обратив внимание на взрыв, осыпавший его вперемешку с землей осколками и снова нажал на гашетку авиационной пушки ГШ-31 и крупнокалиберные снаряды перепахали огневую позицию китайского гранатометчика. Для тяжелых пехотинцев настоящим пулеметом могла теперь считаться только вот такая авиационная пушка.
Ад творился вокруг. Но ад уже давно перестал восприниматься как что-то неестественное, неправильное, потому что эта картина стала обыденной, привычной.
Война стала жизнью, а жизнь – войной. Солдаты в промежутках между сражениями не жили, а ждали. Ждали нового боя, потому что знали, он будет, рано или поздно, но будет. А ожидание хуже любого самого кошмарного по своему накалу боя. Ожидание превращалось в затянувшийся кошмар перед пробуждением – битвой.
От близких взрывов уже никто давно не приседал. Зачем? Если взрыв раздался и ты цел, тебя не сразило осколком, то зачем садиться? Поздно ведь…
Никто не бросался к раненому, тем более к убитому. Впрочем, раненые сами не звали на помощь, а над бездыханными друзьями никто не плакал. Возможно, большинство солдат павшим товарищам даже где-то в глубине души завидовало. Для них уже все закончилось, а для живых продолжается. Потому как если им повезет, или не повезет выжить, тут смотря как посмотреть, то они увидят конец, Конец с большой буквы, а это вряд ли кто хотел увидеть, узнать, что проиграл, что твою страну захватил враг, навсегда и нет никакого способа, шанса отстоять ее. Впрочем, это и так все знали, понимали…
Может потому на последнем рубеже обороны солдаты стояли на своих позициях до конца, как стена? Холодная решимость стоять до конца, наполняла их души и оттого почти никому не требовались уточняющие приказы, понукания и наставления, все действовали как один.
— Внимание! Всем в укрытия! — прозвучал чей-то голос по рации. — Залп РСЗО! Подлетное время десять секунд!
Вадим, немного удивившись тому, что разведка и оповещение все еще работает, сняв авиационную пушку с бруствера, чтобы ее не повредило, просто сел в свой индивидуальной окопной ячейке и прижался спиной к стенке. Это не первый и наверняка не последний залп, что ему предстояло пережить. А может ему повезет и судьба подарит ему персональный снаряд, ток что он даже ничего осознать не успеет?
'Нет, — с усмешкой подумал Куликов, — у меня со Смертью договор. Она придет только, когда я ее сам призову…'
Земля задрожала от частых взрывов. Окопы точно водой заполнились всепожирающим огнем. Но герметичность 'витязей' не подвела, и воздух внутри брони не был выжжен.
Вадим встал сразу, как только перестала дрожать земля.
'На этот раз залп, кажется, был особенно точен и губителен', — признал он, оглянувшись. От позиций, после десятичасового боя ничего не осталось.
То как мало солдат встало на свои позиции только подтвердило его догадку. А вот китайцев после залпа словно стало только больше. И все лезут, лезут, лезут, сволочи…
Вадим снова открыл огонь из зенитки. Но плотность огня обороняющихся оказалась слишком низкой. Китайцы стрельбу по себе почти игнорировали.
'Вот и все', — подумал Куликов.
Вадим попытался вызвать своих непосредственных командиров исключительно для того чтобы убедиться в том, что кто-то из них еще жив и боем еще кто-то управляет, хотя чувствовал, что боем управлять уже некому, потому как всех кто мог это делать погибли.
Так и оказалось. В эфире на все вызовы в ответ звучал только треск помех, да еще чьи-то попытки связи с командованием.
— Внимание всем кто меня слышит! Говорит лейтенант Куликов, принимаю командование на себя. Приказываю: всем отступать. Отступаем!
— Демон, ты уверен? — запросил Куликова старшина Коростин. — Мы – последний рубеж…
— Да, Оптимус-Прайм, более чем уверен. Последний рубеж пал. Единственное что мы можем еще сделать здесь, просто умереть, без всякой пользы, даже не прихватив с собой в мир вечной охоты сколько- нибудь значимое количество врагов. Это глупо. Так что просто отходим. Авось судьба даст нам другой шанс поквитаться?..
— Хорошо.
Из окопов полетели припасенные, как раз на случай отступления, дымовые гранаты и пространство перед ними заволокло дымовой завесой, под прикрытием которой стали спешно отбегать солдаты. Тяжелые пехотинцы отступали последними, прикрывая свою обслугу состоящую большей частью из женщин и солдат, каждый из которых сам, будучи раненый, поддерживал еще более тяжело раненого товарища.
Китайцы, увидев, что русские отступают, также умерили свой атакующий пыл. Они знали, что укрепления после отступления защитников будут взорваны и не жаждали оказаться там в этот миг. А неизвестный подрывник тянул время и не торопился нажимать на кнопку радиодетонатора, он хотел не просто взорвать укрепления, а взорвать их вместе с китайцами. Все это давало отступающим столь нужное им время для отхода.
Наконец, отступившие оказались в относительной безопасности и стали рассеиваться мелкими группами по площади, скрываясь в заросших лесами горах.
Дрогнула земля. Вадим даже не стал оглядываться. Он видел подрыв захваченных противником
