она не могла превозмочь любопытства.
Дива тяжело вздохнула:
— Она пришла сюда в день его похорон. Был уже поздний вечер. По понятным причинам на похороны я пойти не могла. Правила приличия не позволяли мне там появляться. Днем я пошла в церковь и поставила свечку за упокой его души, а вернувшись домой, вновь и вновь играла песню «Unforgettable» Нэт Кинг Коул. — Дива улыбнулась и даже слегка покраснела. — И вот пришла его жена. В траурном облачении она выглядела очень бледной и обессиленной. Она вошла в квартиру и увидела все эти фотографии, на которых мы вместе. Наверное, ей было горько, но я никогда их не убирала — так мне казалось, что он всегда со мной, где бы он ни был на самом деле. Его жена вручила мне перевязанный голубой лентой сверток. «Полагаю, это вам, — сказала она и закашлялась. — Я знаю, он писал каждую неделю. Это поддерживало в нем жизнь, — продолжила она спокойным голосом. — Болезнь не дозволяла ему самому относить эти письма на почту, а никому другому он не доверял, поэтому все эти письма складывал под кровать, и они там копились. При нашем последнем разговоре он сказал, что сильно меня любил, благодарил меня за прожитые вместе годы, но в глубине души он знал, что мне все известно про письма. Перед смертью он взял с меня клятву передать их вам. Я пришла сюда исполнить его просьбу и передаю вам все письма, что он написал за долгие двенадцать месяцев».
Дива подошла к секретеру и открыла дверцу маленьким старинным ключиком.
— Это письма-воспоминания. Их даже, наверное, можно назвать дневником моей жизни.
Мэнди взглянула на пачку пожелтевших писем.
— И чем же закончился ваш разговор с его женой?
— На самом деле, она поблагодарила меня. — Дива будто сама не верила своим словам. — Я, честно признаться, думала, что она будет рассказывать об их жизни, но у нее хватило величия и такта не касаться этой темы. У них ведь была своя история любви, и я ни за что не решилась бы посягнуть на нее. Она знала, что между нами была сильная страсть. Наверное, некоторые женщины в моей ситуации не стали бы церемониться и начали бы выдвигать требования, но я никогда ничего не просила. С тех пор, как ему запретили со мной видеться, мы с моим любимым больше не встречались. Даже тогда, когда появился маленький Генри. Я держалась, как могла, и милейший Фредди тогда очень нам помогал. До самой своей смерти он каждую неделю заходил справиться, не нужно ли нам чего.
— Простите за нескромный вопрос, а кто такой Генри? — Мэнди чувствовала, что упустила какую-то важную деталь в рассказе.
— Это мой сын. Наш сын. — По голосу слышно было, что Диве приятно произносить эти слова.
— Не может быть! — Мэнди покачала головой, будто не веря своим ушам. — Так вы с ним?..
— Да, деточка, — кивнула пожилая леди. — Все, о чем ты подумала, — все было.
— И вам все это время приходилось растить сына одной?
Дива печально кивнула.
— Но знаешь, деточка, не все так грустно. Долгие-долгие годы единственная радость общения, которую мы могли себе позволить, заключалась в письмах. Мне пришлось подписать документ, в котором я давала клятву не разглашать никаких сведений о нашей с ним связи. Конечно, я все понимала. Во всем была виновата только я сама. Я любила человека, к которому было приковано внимание общественности, человека, связанного семейными узами. Если играть с огнем, то можно обжечься. Но мы как-то со всем этим справились, и я не навлекла позор на свою семью. Я держала рот на замке, а голову — высоко поднятой. Думаю, его родственники были благодарны мне за это. А еще в тот памятный вечер его жена отдала мне его любимые запонки, часы и, что самое удивительное, письмо, в котором говорилось, что эта квартира и особняк в районе Белгрейвия достанутся Генри. По крайней мере, у нашего сына будет хоть что-то от отца, помимо выцветших фотографий и моих рассказов…
Выговорившись, Дива с облегчением вздохнула.
— Тебе, возможно, трудно будет это понять, — продолжила она, — но в тот вечер мы с его женой долго сидели и говорили о нем. Разговор шел о таких подробностях, которые могут знать только близкие и любящие люди. Позднее мы время от времени перезванивались с ней. Я, конечно, не приглашаю ее на чай, и мы никогда не станем близкими подругами, но мы друг друга уважаем и понимаем, несмотря на всю ту боль и все то безумие, через которые нам довелось пройти. Как бы то ни было, мне больше по душе общество моих верных подруг Патриции, Ирис и Бетти.
— Вот это да! — изумилась Мэнди. — Так они и есть те самые дамы, которых вы собираете на чай?
— Они очень меня поддержали, когда я потеряла любимого. В какой-то мере их тоже можно назвать любовью всей моей жизни. Мы стольким делились друг с другом.
Закончив рассказ, Дива налила Мэнди еще стакан апельсинового сока, на этот раз плеснув немного прозрачной жидкости из плоской фляжки.
— Это что, водка? — изумилась Мэнди.
— Помогает согреться зимой, — подмигнула ей Дива.
— Вот уж воистину в тихом омуте черти водятся, — рассмеялась Мэнди.
В дверь позвонили.
— Ого, это, наверное, за мной водитель приехал. — Дива покачала головой.
Время и впрямь пролетело незаметно.
— Мэнди, деточка, спасибо тебе. Я чудесно провела вечер! — Она крепко обняла Мэнди. — Ты такая милая, такая приятная девочка. Спасибо, что терпеливо выслушала мою болтовню. — Она несколько виновато улыбнулась.
— Да что вы! Мне было очень интересно, — искренне сказала Мэнди. — Для меня большая честь, что вы рассказали о самом сокровенном.
Дива проводила Мэнди до дверей и смотрела, как та спускается к себе, прижимая к груди подарок в красивой упаковке.
— Слушай, деточка. Слушай и учись, — с грустью улыбнулась пожилая леди.
Вернувшись домой, Мэнди почувствовала себя до ужаса одинокой. Она скучала по Джейку. А как он проведет Рождество? Они с ним виделись только накануне, но сердце уже ныло от тоски и одиночества без него.
Где-то в глубине души она чувствовала: именно в эту минуту что-то сдвинулось с места, как будто грузовик свалил кирпичи на ее чувство самосохранения, которое так и осталось погребенным.
Она совершенно точно осознала, что влюбилась всем сердцем и по-настоящему. А еще она знала, что Рождество ей придется встречать без Джейка, который будет там, где ему положено быть, — дома с женой.
8
Рождество и Новый год
Джордж колотил в дверь Мэнди.
— Открывай, моя маленькая рождественская фея! — кричал он.
Открыв дверь, Мэнди была поражена. На пороге стоял элегантный донельзя Джордж, в стильной вельветовой куртке шоколадного цвета, в длинном полосатом шарфе, бежевой водолазке и узких джинсах. В руках он держал большую белую коробку, перевязанную огромным красным бантом.
— Джордж! — Мэнди взвизгнула от восторга. — Спасибо!
— Нет, это тебе спасибо, что в последний момент согласилась провести день со мной, — улыбнулся Джордж. — Эта вертихвостка, моя сестрица, встретила какого-то мужика и уже через пять минут решила, что это, видите ли, любовь всей ее жизни, так что они с ним где-то уединились. Ты же знаешь, что мама с папой отправились в круиз и велели мне присмотреть за Шантель. Но, как видишь, из этого ничего не вышло. Эта свинюшка сочла нужным только предупредить меня вчера, что не явится домой.
— Не переживай, милый. — Мэнди обняла старинного друга. — Я только пальто надену, и можем
