машину, как будто там на самом деле в люльке спал ее собственный младенец. Или я.
После съемок решили отметить предложение киностудии «Альфа-фильм». Сели в автобус, доехали до Бещикташа.[23] Вышли к Босфору.
— Босфор — как Эйфелева башня для Парижа, или как гора Фудзияма для япошек, — шутливо заявил я. — Или как твои желтые глаза. Ужасно хорошо, что здесь есть Босфор. Даже не знаю, что бы мы без него делали.
— Ты бы все равно что-нибудь придумал, — засмеялась Наташа. — Что-нибудь, отчего нам обоим хотелось жить, как сейчас…
За спиной возвышался президентский отель Палас, всем видом давая понять, что останавливающиеся в нем президенты — исключительно великие люди и пребывают здесь с исключительными целями.
Огромные окна были темны. Исключительных дел не было. Президенты спали. Или разъехались…
Зашли в бар Мимоза. Никогда не бывали здесь, хотя часто проходили мимо. Заказали кофе и коньяк.
— На месте ли хозяин, — спросил я официанта после первой рюмки. — Надо поговорить.
Хозяин был невысок, коренаст и немолод. Темные глаза смотрели дружелюбно, правда, исподлобья. «Видимо, долго занимался борьбой, — автоматически отметил я и тут же подумал, — Почему именно борьбой? С таким же успехом он может в течение двадцати лет читать в очках и одновременно поверх очков смотреть телевизор… Или лбом колоть орехи, когда требуется произвести эффект… Или он страстный поклонник Джека Николсона…»
Омер — так его звали — пригласил сесть и предложил сигару.
— Мне очень нравится ваш бар, Омер-бей, — сказал я, свирепо раскуривая сигару. — Каждый раз, когда прихожу в Мимозу, ловлю себя на мысли, что так бы и остался здесь навсегда. Кто занимается таким баром, скорее всего, очень счастливый человек.
Очертил причину визита.
— Раньше работали барменом? — спросил Омер-бей, достал из кармана пиджака маленькую пилку и принялся обрабатывать и без того ухоженные ногти.
Я чуть не взвыл от восторга!
Если бы он положил на стол калькулятор или гроссбух со списками персонала, я бы развернулся и ушел. Хозяин процветающего увеселительного заведения, можно сказать, отец округи, только так и должен отвечать просящему работу бедолаге — с пилочкой в руках!
Захотелось подыграть. Рассказать о своих десяти голодных дочках и неделю не встающей с кройки туберкулезнице-жене. О снесенной ураганом крыше дома. О жестоких притеснениях со стороны армянской общины… А под конец разрыдаться, броситься Омер-бею в ноги и облобызать его ботинки!
Сдержался.
Еще ждал, что меня вот-вот назовут сынком. Что-нибудь типа «Знаешь, сынок…» или «Послушай, сынок…». Было бы здорово, честное слово! Тогда я бы просто влюбился в Омер-бея, а то и взял его фамилию. Но здесь он, к счастью, не дотянул…
— Барменом? Конечно!
— Я возьму вас, для начала, помощником бармена, — сказал Омер-бей, продолжая ритуально ковыряться с ногтями. — Не знаю, правда, подойдут ли наши условия. Сезон лишь начался, и публика ходит плохо.
— Согласен на любые…
Несколько раз до этого пытался устроиться в бар, но меня не брали. Барменов в городе, если построить в ряд, можно было рассчитать на «первый — сто миллионный». А если посадить друг на друга верхом, половина из них уже смешивала бы коктейли на Марсе…
Мимоза был диско-бар. В прошлом кинотеатр.
Вдоль стен стояли диваны и невысокие прозрачные столы, придуманные, видимо, чтобы женщины не распускали руки…
Там, где раньше был экран, разместился диджейский пульт, похожий на пулеметную будку. Рядом еще два бара.
— Работать будете по выходным, два раза в неделю, с одиннадцати до пяти ночи, — сказал Омер- бей. — Плата в воскресенье. Приступайте в пятницу.
— Значит, теперь мне часто придется спать одной? — разочарованно сказала Наташа, когда я вернулся в зал.
— Не грусти, я буду забираться в твои сны…
— А целовать перед уходом?
— Как никого на свете!
— И моя фотография всегда будет с тобой?
— Увеличу и повешу над баром!
Не хотелось напоминать Наташе о квартире. Но не говорить об этом тоже было нельзя. Рассказал о звонке Эсры.
— Что будем делать? — спросила Наташа.
— У нас есть пути для отступления, — осторожно начал я. — На улице не останемся…
— Предлагаешь отказаться от квартиры, что мы с таким трудом нашли?
Это было сказано таким тоном, словно я угрожал ей, по меньшей мере, высылкой из страны. Что сказать? Если бы это было в моей власти, я купил для Наташи дом, дворец, Эйфелеву башню… Окружил роскошью и осыпал драгоценностями. Но я ничего не имел, и мне нечего было отдать, нечем пожертвовать. Хотя Наташе и не требовалось много — крыша над головой, несколько простых предметов для элементарного уюта. И моя рука, чтобы выбираться из ночных кошмаров.
Но это слабо утешало. Я давно не верил, что «рай с милым в шалаше» может длиться вечно. Тут даже слоники не помогут, хоть расставь по дюжине в каждом углу.[24] Лучше поскорее заменить шалаш хотя бы на четыре стены с водопроводом, канализацией и центральным отоплением. Чтобы не подвергать рай слишком большим испытаниям.
— Давай еще раз попробуем найти выход, — сказал я.
У двери управляющего стояло несколько пар обуви. В квартире были гости.
— Может, зайдем позже? — засомневалась Наташа.
— Нет. Решили — надо идти, — сказал я и нажал кнопку звонка.
Дверь открыла жена, в белом платке и расшитом разноцветными нитками национальном турецком халате, похожем на мормышку для кита. Улыбнулась, узнав нас.
Управляющий сидел за столом. На столе стояла пустая чайная посуда и остатки печенья в вазочке из тонкого белоснежного фарфора. На диване сидели гости, несколько мужчин. Они замолчали, когда увидели нас. И принялись разглядывать. Я тоже стал смотреть на них, словно они были заскорузлыми экспонатами скромного краеведческого музея в каком-нибудь Мухосранске, где я оказался случайно, путешествуя из Парижа в Улан-Батор. Я так делал, когда вдруг выяснялось, что кто-то поблизости ни разу не видел Белого человека и уж тем более Женщину Белого человека. Это подействовало. Гости отвели глаза и стали перешептываться.
— У нас к вам дело, — сказала Наташа.
Вышли на кухню.
— Очень хорошо, что пришли, — сказал управляющий, выслушав нас. — В доме завтра освобождается квартира. Небольшая, всего одна спальня и холл. Но уютная и недорогая.
