— Когда можно взглянуть?
— Хозяйка сейчас дома. Вернее, бывшая хозяйка.
Обошли дом и остановились перед дверью. Управляющий уверенно нажал кнопку звонка. Из-за двери послышался молодой женский голос.
— Что она говорит? — тревожно спросила Наташа.
— Интересуется, какого лешего нам здесь надо, на ночь глядя, — добродушно ответил я.
— Знакомьтесь, — сказал управляющий, — это Айлин, а это Никита и Наталья. Разберетесь без меня?
Айлин была хорошенькой ровесницей Наташи. Она показывала квартиру, как если бы это был Эрмитаж или мемориальный домик в Шушенском.[25] Несмотря на беспорядок, вызванный переездом, было уютно. Холл перегораживала ширма, образуя небольшой кабинет. В оставшемся пространстве стояли журнальный стол, угловой диванчик — как я не люблю такие диванчики, придуманные словно специально, чтобы ты не мог остаться на ночь! — кресло и стойка с аппаратурой. Были спальня, кухня и ванная.
— Почему переезжаешь? — спросила Наташа, сразу же влюбившаяся в квартиру.
— Нашла дуплекс — две квартиры одна над другой, как бы одна двухэтажная квартира. Мы с подругой давно искали. В самом центре города, на Нишанташе.[26]
— А где живут твои родители? — поинтересовалась Наташа. В последнее время она часто вспоминала маму и потихоньку тосковала.
— В Лондоне, — махнула рукой Айлин, словно это было через дорогу. — А вы были в Лондоне?
Нет, мы не бывали там. Но мы, конечно, относились к породе странников, не держащихся за угол дома, в котором нас назвали нашими именами, подтолкнули к окну и сказали: «Это солнце, это небо, это земля. А это дорога. Идите…» И Лондон наверняка значился в маршрутных листах, начертанных у нас на ладонях.
Подумав об этом, я сходил домой и принес бутылку вина. Айлин поставила на журнальный столик бокалы, еще не упакованные для переезда. Она была из наших — паковала такие вещи в последнюю очередь.
— Вот было бы здорово, если бы вы въехали в эту квартиру! — загорелась Айлин.
— Нам хотелось бы остаться здесь, — сказала Наташа. — Управляющий не возьмет залога…
— Вам надо будет купить номер телефона, — сказала Айлин. — Я перенесу свой номер в новую квартиру.
— Купим, обязательно. Без телефона никак нельзя, — сказала Наташа.
— Я помогу. Съездим на телефонный узел вместе.
Айлин работала помощником администратора в гостинице Шератон. Для девушки ее возраста она получала хорошие деньги, могла себе позволить машину и регулярные вылазки в Анталию.
— Два месяца жили бок о бок и ни разу не встретились, — удивилась Наташа.
— Я затворница, — сказала Айлин. — Большие компании не собираю. На работу встаю рано, возвращаюсь поздно. И вход у меня отдельный. Со мной трудно пересечься.
«Да, живет иной человек в одиночестве всю жизнь, выпрашивает у Бога немножко радости, — подумал я. — А Немножко Радости не собирает большие компании, на работу встает рано, возвращается поздно, и наслаждается отдельным входом в квартиру… Как трудно людям найти друг друга!»
За окном пошел дождь. Было слышно, как он шуршит по стенам, ручьями журчит к мечети. Посидели молча, прислушиваясь к шелесту дождя. Вдруг показалось, что в этой квартире мы давно живем втроем. И нам хорошо вместе. Может, потому, что Айлин чем-то неуловимо похожа на Наташу. И при этом совершенно не похожа на нее. И я мог бы в какой-то момент чуть не ошибиться. Но все же не ошибся.
Шли домой под дождем. От дверей до дверей было метров двадцать. Но мы промокли. Захмелели, хотя выпили совсем чуть-чуть. Нам было весело. Впервые за последние недели.
В спальне на кровати лежала кошка. Залезла через открытое окно. Я запустил в кошку мокрой тапочкой. Мы с Наташей терпеть не могли кошек. За лицемерие и вероломство. И за то, что они не любили собак. Кошка пулей вылетела из комнаты. Как будто весь вечер до нашего прихода только и занималась, что репетировала.
Завалились на кровать. Я стал целовать Наташу. Было холодно. Зарылись в одеяло. Показалось, еще мгновение, и превратимся в сиамских близнецов. Но тут же я подумал, что мы давно уже сиамские близнецы. И у нас одно большое сердце на двоих. И вообще все общее. Словно мы с Наташей работали экспонатами в анатомическом музее, демонстрируя единство многообразия. Только соединительной тканью служил воздух, насыщенный нашими улыбками…
Не смотрели на часы. А когда взглянули, стрелки показывали три. Спать не хотелось. Пошел на кухню и приготовил яичницу. С луком, помидорами, сыром и сосисками. Пока готовил, Наташа сидела в ванной. Принес поднос с яичницей и двумя стаканами вишневого сока, залез в горячую пенистую воду и расположил поднос между нами. Ели яичницу из сковородки, макая в нее хлеб, и запивая соком.
…Проснулся оттого, что вода остыла и стало холодно. Взял два больших махровых полотенца. Одним вытерся сам, в другое завернул Наташу. Она улыбалась во сне. Отнес в спальню и уложил в постель. Она свернулась калачиком. Я ее очень любил и старался не разбудить.
Мир устроен просто. Непреодолимым кажется лишь то, что не можешь перешагнуть. Но стоит занести ногу над пропастью, или положить через нее соломинку, как жизнь преображается.
Воздух вокруг наполняется шелестом крыльев!
Проснулись счастливыми. С управляющим договорились, что к вечеру, когда Айлин съедет, он отдаст ключи. И можем заплатить всего за два месяца.
Перед выходом было немного времени, и мы складывали вещи. Их было мало. Пока собирались, прикидывали, что купить в новую квартиру. Там не оставалось ни мебели, ни посуды, ни черта лысого — это все принадлежало Айлин.
Вышли из дома и сели в такси. Вскоре можно было выйти и идти пешком — скорости пешехода и автомобиля сравнялись. Вылезать не хотелось.
В начале Шишли[27] я сошел.
Поднял воротник и зашагал в направлении павильона.
Пахло горелой резиной. Это был фабричный квартал. Из вентиляционных отверстий в серых стенах цехов вырывался желтый пар. У проходных толпились люди.
Показал листок с адресом мальчику-разносчику чая. Он держал широкий медный поднос со стаканчиками, похожими на колбы электрических ламп. Мальчик говорил одними губами. Немой.
Через два дома вошли в большой гараж. Там стояло два запыленных доисторических автомобиля. К ним, судя по всему, давно не прикасалась рука человека. Если, конечно, она же не покрывала их пылью.
Поднялись на второй этаж.
За журнальным столиком сидел Саадык. Он разговаривал по телефону. Саадык работал вторым режиссером. Мальчик-разносчик оставил несколько стаканчиков, взял деньги и ушел.
Саадык протянул руку, продолжая разговор на турецком. Я сел и стал прислушиваться, пытаясь разобрать, о чем идет речь. Но Саадык говорил слишком быстро, и я ничего не понял. Он закончил и спросил по-английски, как дела.
— Хорошо, — ответил я и вдруг подумал, а что, если затянуть сейчас перед этим интеллигентным человеком монолог минут на сорок, как у меня идут дела, раз уж он спросил. Но я еще пока плохо знал Саадыка и не стал так шутить.
Саадык провел меня через маленькое кафе, где сидела массовка и незанятые актеры, в павильон, к бару.
— Мы его специально построили для съемок, — похвастался Саадык.
— Хороший бар, — похвалил я и погладил стойку. Так обычно делают в гостях, при знакомстве с детьми и собаками. Гладят, чтобы доставить хозяевам удовольствие.
