Наташа не позвонила ни в пять, ни в семь.
В девять я вышел из дома.
Накрапывал дождь.
Шел по лужам, не обращая внимания, и, наверное, если бы впереди случайно оказалось море, я бы прошел по нему, не заметив. Чувствовал себя одиноким. Почему я не поехал с Наташей? Теперь мы были бы вместе. Вокруг возвышались бы горы, покрытые снегом и льдом, и в них отражалось вечернее звездное небо, под которым так хорошо двоим, а одному так неприкаянно. Только об этом теперь лучше было не думать.
— Что так рано? — спросил Тунч.
— Соскучился по работе, — улыбнулся я.
С мужчинами мне всегда становилось легче. В их компании я понимал, что женщины вряд ли стоят, чтобы слишком из-за них расстраиваться.
— Хорошо, — улыбнулся Тунч. — Морковь к твоим услугам!
Слово «морковь» подействовало, как если бы мне предложили бесплатно слетать на Луну. Я почувствовал себя в своей тарелке и с готовностью взял нож.
После знакомства Тунча и Маруси, мы стали друзьями. Тунч уговаривал поехать в мае на юг на все лето. Учил тонкостям барменской профессии. Подарил потрепанный учебник по составлению коктейлей.
— Тебе надо выпить, — сказал Тунч. — Почувствуй себя воином, брат!
Доктор Тунч прошелся вдоль рядов микстур от печалей и слишком здоровой печени.
— С чего начнем? — торжественно спросил он, надевая черный фартук.
— С ямайского рома. Только не с «Моргана»! Он слишком темен, и располагает меня к философии. К черту философию! «Баккарди» будет в самый раз.
— Твой выбор кое-что объясняет, сын мой! Ты хочешь, чтобы на душе стало также светло, как внутри этой бутылки…
К двум я был пьян, как лунатик.
Тунч заставил побыть с Ганнибалом. Ганнибал предстал доном Хуаном [29] и приготовил подозрительный эликсир на травах.
— У тебя неприятности, Никита, знаю, — сказал Ганнибал, колдуя над колбочкой. — Только ты сам виноват. Надо было поехать с Наташей.
— Не привык жить за счет женщин…
— Только не говори никому, — миролюбиво сказал Ганнибал. — Засмеют. Ребята только этим и зарабатывают на юге. Думаешь, на баре разбогатеешь?
Выпил предложенный эликсир. Он дымился и пах как портянка. Почему-то стало легче. Возможно, на фоне запаха.
Когда спустился вниз, время близилось к закрытию. Но люди не расходились.
Налил рома, не смотря на совет Ганнибала больше не пить. Хотелось снова и снова опрокидывать в себя ром, чтобы выжечь внутри невыносимую «бодрость духа»…
Кто-то положил руку мне на руку.
— Доброй ночи, русский.
— Ламья? Ты здесь? Откуда?
Она рассмеялась.
— Думала, не узнаешь. Вы, бармены, такие.
— Но ведь тебя нет! То есть я хотел сказать, что ты…
— Приехала на Новый год, Никита. Так что можешь не беспокоиться — это не белая горячка.
— Так заметно? — насторожился я.
— Что заметно? Что ты напился? Нет, абсолютно не заметно. Что пьешь?
— Ром.
— Налей-ка и мне… Как ты? Как поживает Наталья?
— Хорошо. Много работает.
— А ты?
— Отдыхаю, как видишь.
Ламья разглядывала меня. В полумраке ее глаза светились, как у кошки. На всякий случай погладил ее по лицу. Убедиться, что это и в самом деле не кошка.
— Потанцую, — сказала она. — Будь умницей, ладно?
Смотрел ей вслед, пока она не затерялась среди людей. Взял стакан и снова выпил.
Дальше сплошные монтажные склейки. Автомобиль… За окном рассыпается городской пейзаж… Лестницы… Лифты… Двери… Люди… Шампанское… Лицо Жана… Снова автомобиль, лестницы, лифты… Унитаз… Опять шампанское, теперь из горлышка… Снова унитаз… Новые лица…
Новые двери открывались, приглашая. И одна музыка сменяла другую. И я уже не мог понять, что, в конце концов, пью, поэтому пил все подряд, и, кажется, алкоголь совершенно перестал действовать. То есть на самом деле добивал…
…Открыл один глаз. Под вторым пол. Вокруг разноцветные подушки. В занавеске запутался бледный больничный свет декабрьского дня. На стене пестрое пятно картины. Попробовал повернуть голову, чтобы разглядеть. Не смог. Вот так и превращаются в камбалу…
За стеной шипит на сковороде масло. Судя по запаху, жарят яичницу и варят кофе. Блажен, кто верует!
Шаги.
У носа, практически в миллиметре, остановились тапочки. Слава богу, я не Буратино! Сумел посмотреть вверх. Высоко-высоко, почти у потолка, улыбается Ламья. В руке стакан с шипучкой.
— Это Алка-зельтцер. Пей!
Ледяной душ, душистый шампунь, жесткая зубная щетка, теплый халат… Слава молодости и алка- зельтцеру — жизнь опять победила!
Ламья ждала на подушке, как будто на облаке. Она была одета в облегающее черное трико и голубую джинсовую жилетку. Мне вдруг стало хорошо оттого, что она вот так сидит и смотрит. И что я снова могу двигаться, дышать, говорить. И что сейчас съем яичницу и выпью кофе. И что у меня есть друг в этом холодном городе…
— Какие планы? — спросила Ламья, придвигая мне столик с едой.
— Никаких…
— Беру над тобой шефство. Шустро ешь и одевайся…
Выехали из города и покатили по автобану. Было много машин. Все спешили поскорее убраться из Стамбула, чтобы встретить Новый год в загородных домах, гостиницах и пансионатах.
Зеленые холмы расступились, и показалось Черное море.
Широкая полоса пустынного пляжа тянулась на многие километры.
Среди сосен прятались виллы.
Окна светились, из труб шел дым.
Я попросил сложить крышу.
Свежий воздух ударил в лицо, приятно обжег холодом виски…
На площадке у кемпинга остановились.
Море было спокойное.
