гнезд, полуночных песнопений и любовных утех.
Одиноким окошком светилась часовенка.
Вошел и остановился перед алтарем. Никола Угодник был окружен сиянием, сделанным из серебра. И Святая дева Мария тоже. Их лица были темны и едва различимы в блестящем обрамлении. Зато Иисус, въезжающий в Иерусалим, был нарисован обычными красками и выглядел просто, как человек, решивший прокатиться на осле. Люди вокруг смотрели на него с удивлением, лица у них тоже были самые обыкновенные. Наверное, в тот момент они отличались от меня лишь тем, что были нарисованы.
В углу стоял стул. Сел, прислонился головой к стене. Голова болела, но вскоре прошла. Как будто выпил таблетку.
«Что же делать? — думал я. — Как выскочить из круга неудач и потерь. Когда, наконец, можно будет порадоваться, что жить хорошо, что люди вокруг значительно лучше, чем о них думал, и сам тоже?» Кто-то гладил меня по голове, рука была теплая и родная. «Мой хороший, — шептала Наташа. — Мой хороший мальчик. Устал?» Наташа несла меня куда-то на руках. Я хотел встать. Не потому, что Наташе тяжело. Боялся, что уронит. И не смотрел вниз.
Внизу простиралась пропасть. Оттуда звали незнакомые люди. Размахивали руками — мы видели бесконечное число рук. А лиц не видели.
«Почему ты называешь меня Наташей?» — спросила Наташа. Я посмотрел на нее и вдруг понял, что это Ламья несет меня в своих сильных мужских руках. Она улыбалась и говорила одними губами. «Что? — переспрашивал я. — Не слышу». Ламья смеялась и снова беззвучно говорила. Вдруг я почувствовал, что Ламья вовсе не женщина.
— Почему? — удивленно закричал я. — Ты же уверяла меня… — И не услышал собственного крика. Тем временем Ламья сильней и сильней сжимала меня. Понимал — вот-вот произойдет что-то страшное, непоправимое. Но вырваться не мог. Хасан держал меня. Охранник Хасан…
Сквозь сон я чувствовал, как холод берет в жестокие клещи, забирая тепло. Но не просыпался, понимая, что, если проснусь, то не засну. Тогда придется бродить по острову, и, как физкультурник, размахивать руками, чтобы согреться.
Кажется, дурные сны в церкви — недобрый знак. Церковь должна оберегать от кошмаров. Но злых духов собралось так много вокруг, что маленькая христианская часовенка просто была не в силах сдержать их натиск.
Только под утро приснился хороший сон. Приснился отец. Он провожал в дорогу, как будто я, мальчишка, куда-то впервые уезжал — то ли в поход с одноклассниками, то ли в пионерский лагерь. Отец просил быть осторожней. А я тем временем думал, как выложить из рюкзака половину вещей. «Зачем мне пять трусов? И пять пар носков? И два свитера? — думал я. — Всего же этого достаточно в одном экземпляре!»
От сна осталось тепло. Человеку нужно, чтоб о нем заботились. Пусть ему это иногда не нравится, и он даже сердится. Только если его этого лишить, он сразу осиротеет. Конечно, он постарается это скрывать. Особенно мужчина. Все мужчины внушают окружающим, что они сильны и независимы. И что принимают заботу только из одолжения. Но временами без этой заботы они чувствуют себя самыми несчастными в мире.
Я думал об этом, возвращаясь утром в Стамбул. В окна катамарана заглядывало солнце. Оно как будто улыбалось. И хотелось улыбнуться в ответ.
Все будет хорошо.
Я найду Наташу и все объясню.
Или она заглянет мне в глаза и сама все поймет.
Приму Наташу любую.
Я же люблю ее.
А для любящего нет в мире вещи, которую нельзя простить.
Ни одной.
Дело только во времени.
И в крепости твоего сердца.
Ламьи дома не оказалось. Я был уверен, что разминулся с ней.
Позвонил Жану.
Голос в трубке был кислый.
— Ребята меня надули. Взяли деньги на холсты и краски и сбежали. Я их так любил…
Жан ничего не знал.
Я растянулся на диване и не заметил, как уснул.
Когда открыл глаза, за окном темнело. Было без четверти шесть.
— Ламья!
Она лежала в спальне лицом в подушку.
— Что случилось?
— Не надо, — пробормотала она.
Принес воды.
Она привстала на локте и взяла стакан.
Я едва узнал ее.
Избитое, распухшее лицо.
Сплошной синяк.
Юбка изорвана в клочья, кофточка перепачкана грязью и кровью.
Колени разодраны, как будто таскали по асфальту.
— Кто?
Она не ответила.
Я взял ее за плечи:
— Одно лишь слово, прошу.
Ламья уткнулась мне в плечо и задохнулась в рыданиях.
— Дениз?
— И Дениз тоже.
У меня не было доверенности на машину.
Проскочить мост.
Дальше ерунда.
Под вечер у мостов над Босфором полиция останавливала машины и проверяла документы. Из-за взрывоопасной международной обстановки.
Всемирный терроризм по ночам не спит. Загрузив багажники взрывчаткой, он отправляется в дорогу. Из беспризорной Азии в страдающую авитаминозом Европу. По мостам через Босфор.
Проезжая мимо полицейского поста, я мысленно надел шапку-невидимку.
Детский прием, но в горах помогало.
Светящийся жезл в руке человека в форме сделал угрожающее движение вверх.
Я увидел ледяные зрачки автоматов и вспомнил, как замахивался гранатой.
Жезл поразмыслил и разумно уткнулся в лобовое стекло в потоке за мной.
Граната на глазах превратилась в гранат.
Повезло!
Дверь открыл Хасан.
— Ты что здесь делаешь, приятель? — спросил я, как ни в чем не бывало.
Хасан расплылся в мерзкой гримасе.
— Работаю. И отдыхаю немножко. Нельзя же только работать, правда? Как здоровье, русский?
Хасан приблизил рожу к моему лицу.
Пахнуло винным перегаром, потом и чесноком. Правильно. Если бы от моего друга распространялся
