запах гладиолусов или парного молока, я, пожалуй, каждый божий день чистил бы ему ботинки и рассказывал на ночь сказки всей его семье.
Мы вошли в квартиру.
Хасан остался у двери.
Дениз сидел в халате на голое тело и пил. На журнальном столике выделялась бутылка виски. Рядом сидел знакомый субъект в очках — Тольга. На сей раз пиджака с капюшоном не было, а была красная рубашка в клетку и голубые джинсы. Может, пиджак с капюшоном и стоял теперь недопитым на столе. У них ведь бывает — вилла есть, а выпить не на что. Тольга мирно спал в кресле, запрокинув голову и разинув пасть, словно собирался ловить нечто, висящее под потолком.
— Очень мило, что заехал навестить, — слащаво промурлыкал Дениз. — Хоть и без приглашения.
— Как же без приглашения, Дениз, когда ты меня вчера зазывал? — Я подошел к свободному креслу и сел, спиной к двери.
— Ах, ну да, я и забыл. Столько воды утекло за это время, столько всего произошло!
Дениз кокетливо заглядывал мне в глаза, словно там были экраны, на которых негры пердожопили негров.[31]
— Как она? — спросил Дениз, как ни в чем не бывало. — Или он? Даже не знаю, как лучше. Были жалобы? Блефует. На самом деле это обычно нравится.
— Она не жаловалась, — тихо сказал я.
— И правильно. А ты молодец. Ты ей так все… разработал, ха-ха! Ну не переживай, дружок. Все, что тебе надо, мы оставили на месте. Только немножко еще углубили, да, Хасан?
Живое приспособление для сноса небоскребов довольно зафыркало у меня за спиной, подражая веселому гулу воды в унитазе.
— Кстати, тебе не кажется, что искусственные сиськи лучше? — продолжал Дениз, смакуя впечатление, которое, по его мнению, он производил. — Эти силиконовые сиськи не отвисают и такие красивые! Кстати, если сравнить сиськи некоторых наших знакомых, то у Ламьи они самые классные, ты не находишь? Иногда мне хочется, чтобы и у меня были такие. А тебе, малыш, не хочется, ха-ха? Тебе они бы очень пошли, к твоему личику.
Я молча разглядывал пепельницу.
Он переспал с Наташей?
Врет.
Или…?
— Следует тебя проучить, но не кулаками, — мрачно сказал Дениз. — Ты распустился. Так и быть, дадим тебе еще одну попытку. Подумай, как жить дальше, если решил остаться в моем городе. Помни, если бы я захотел, ты давно бы назывался не Ники?та, а Никита?! А твоя девушка не кривлялась перед фотографами, а занималась приличным честным делом — продавалась по тридцать долларов в час в одном из наших «пансионов» на южном берегу. И благодарила судьбу, что жива. Это подарок для юных искательниц приключений, как по-твоему, Хасан?
Я взял стакан, налил виски.
— Извини, что не предложил, — сказал Дениз. — Выпьем за нашу дружбу, за ее углубление… Где мой виски?
— Вот он, — сказал я и на мгновение превратился в Марусю.
Дениз сморщился, заскрипел зубами, принялся растирать глаза.
В то же мгновение металлические пальцы Хасана схватили меня за волосы.
Я был готов.
Получай, верзила!
Бутылка вдребезги разлетелась, словно ударилась не о голову, а о кирпич или о стену.
Хасан схватился за лоб.
Фонтаном брызнула кровь.
Ошарашенный очкарик открыл глаза и с трудом воспринимал происходящее, не врубаясь до конца, наяву это или во сне, но на всякий пожарный делая вид, что он часть обивки кресла.
— Дерьмо! — прорычал Хасан, бросаясь с ножом.
Я выстрелил, целясь в лицо.
Хасан мешком рухнул на пол.
Минуты три он пускал пузыри в луже собственной крови.
Я повернулся к Денизу.
— Смотри, его больше нет. Ты остался без друга.
Дениз дрожал.
Подражая его неповторимой интонации, я попросил:
— Разденься пожалуйста, малыш.
Лицо передернула гримаса, как будто он зацепился глазом за невидимый крюк.
Он засеменил в спальню, на ходу снимая халат.
— За стол! — приказал я. — Пиши: «Я убил моего любовника Хасана за то, что он…»
— Не буду писать! — взвизгнул Дениз.
Стукнул его кулаком.
— «… убил Хасана за то, что он…, — написал? — … постоянно изменял мне с коровами, свиньями, лошадьми… Кошками, собаками… Хомяками… — Что остановился? Пиши!! — Хомяками. Последних он заставлял плясать, как дервиши, у себя в заднице под включенный на полную турецкий гимн… Высокие моральные принципы, непоправимо оскорбленный патриотизм и неизлечимое чувство вины перед замученными грызунами не позволяют мне жить дальше…»
— Бред! Неправда! Ты больной! Извращенец! Тебе надо в психушку!!! — завопил Дениз. — Не буду этого писать!!!
— Еще как будешь…
Замахнулся, чтобы снова ударить его.
В прихожей хлопнула дверь. Я рванулся к выходу, но было поздно. Очкарик сбежал.
— А ну-ка руки вверх! — раздалось за спиной. — Бросай пистолет, русская сволочь!
Поднял руки и медленно повернулся. Дениз стоял голый с пистолетом в дрожащей руке. «Если он не тренируется в тире, при выстреле рука прыгнет вверх», — подумал я, кладя оружие на ковер.
— Сесть в кресло! — крикнул Дениз, подбирая мой пистолет.
Замешкался, подыскивая, чем связать меня.
Я метнулся в сторону кухни.
Выстрел!
Со стены посыпалась штукатурка.
— Шайтан! Выходи! Выходи, сука!
Я взял хлебный нож, присел на корточки и, на долю мгновения показавшись из-за угла, где Дениз не ожидал, метнул.
Нож угодил рукояткой в глаз.
Дениз завопил.
Я кинулся на него и повалил.
Он был холодный и слабый.
Скрутил ему руки шнуром от торшера.
И тут позвонили в дверь.
— Вот и все, крышка тебе! — злорадно крикнул Дениз. — Это полиция!
Он хотел плюнуть в лицо, но я вмазал ему промеж глаз.
Дениз заткнулся.
В дверь уже стучали.
Вытащил Дениза на пристань.
У причала стоял катер.
