– Джордж, – с подчеркнутой вежливостью осведомился его брат, – тебе не хочется домой?
– Мне? Нам всем хочется. Но не могу же я всех тут бросить. Я не желаю никаких привилегий.
– Уверяю тебя, привилегий ты не получишь. Стало быть, – Аллейн повернулся к остальным, – вы все считаете, что убийство совершил копьеносец?
– Ну, в общем, да, – сказал сэр Джон Смайт. – Я к тому, что... Кто же еще? Бог ты мой, копье-то ведь было у него в руках!
Супруга полномочного представителя вдруг довольно громко произнесла что-то на родном языке.
Аллейн вопросительно взглянул на ее мужа, тот откашлялся.
– Моя жена, – сказал он, – кое-что заметила.
– Да?
– Моя жена говорит, что поскольку тело лежало рядом с ней, она слышала.
– Да? Что она слышала?
– Звук удара и предсмертный хрип, – он коротко посовещался с женой. – И еще одно слово. Нгомбванское. Очень тихо произнесенное мужчиной. Она думает – самим послом.
– И что это за слово, по-английски?
– “
Он немного помолчал и добавил:
– Моя жена хочет теперь уйти. У нее кровь на платье.
III
Громобой переоделся в халат и выглядел в нем, как Отелло в последнем акте. Халат был черный с золотом, а из под него еще выглядывала малиновая пижама. Громобой распорядился, чтобы его разбудили, если Аллейн захочет с ним переговорить, и теперь принимал в библиотеке Аллейна, Фокса и притихшего, но все еще нимало не сонного мистера Уипплстоуна. На миг-другой Аллейну показалось, что Громобой собирается выразить недовольство присутствием последнего. Увидев его, Громобой словно бы замер. Он явно намеревался что-то сказать, но затем, по-видимому, смилостивился. Похоже, мистеру Уипплстоуну удалось найти правильный тон в обращении с Громобоем. Его дипломатические манеры оказались безупречными: почтительность без подхалимства и сдержанность без заносчивости.
Когда Аллейн сообщил, что хочет поговорить со слугой-нгомбванцем, обслуживавшим их в шатре, Громобой, не тратя лишних слов, отдал короткое распоряжение по внутреннему телефону.
– Я бы не стал беспокоить вас по таким пустякам, – сказал Аллейн, – но мне не удалось найти никого, кто согласился бы взять на себя ответственность и привести ко мне этого человека без вашего приказа.
– Они сегодня все не в себе, – туманно откликнулся Громобой. – Зачем он вам понадобился?
– Английский лакей, работавший в шатре, утверждает, что этот человек напал на него.
Громобой прикрыл глаза.
– Цирлих-манирлих, – сказал он
Добавлять “как мы когда-то говаривали в “Давидсоне”, необходимости не было. В последний их школьный год это выражение было в таком ходу, что в конце концов истерлось до нитки. С пугающей точностью Аллейн вспомнил и отделенную от него столькими годами темноватую комнату, пахнущую тостами с анчоусами и горящим в камине углем, и принятые в его с Громобоем кружке сверстников манеры.
Появившийся вскоре слуга оказался невзрачным человечком в белых брюках, майке и застегнутой
