– По причине, которую вы сочтете совершенно негодной. Его повадка. В свое время я хорошо знал этот народ, возможно, настолько хорошо, насколько это доступно белому человеку. Мне нравятся эти люди. Вранье дается им с трудом. Но, Аллейн, дорогой мой, вы же и сами прекрасно знаете Президента. Разве вы не заметили то, что заметил я?
– Он человек чести, – сказал Аллейн, – и очень преданный друг. Я уверен, что ему было нелегко солгать мне. Да, я думаю, он испытывал неловкость. Думаю, что он подозревает кого-то. По-моему, он что-то скрывает.
– Как вы думаете, что?
Аллейн засунул руки в карманы штанов и прошелся по комнате. Его фрак, фрачные ордена на груди и общее выражение врожденной элегантности составляли странный контраст с одетым в повседневный костюм мистером Фоксом, сержантом в полицейской форме и даже мистером Уипплстоуном в его потертом смокинге и кашне.
– У меня нет ничего, – наконец сказал он, – за что я мог бы поручиться. Давайте пока ограничимся фактами, хорошо? Сэм, не могли бы вы, пока мы еще здесь, коротко пересказать нам их разговоры на представлении в бальной зале? Я знаю, вы написали отчет, я чертовски вам благодарен и можете мне поверить, внимательно изучу каждое его слово. Я просто надеюсь, что нам удастся немного продвинуться прямо сейчас. Да, и перескажите нам, что именно сказал слуга по поводу показаний вашего дворецкого. Начните с момента его появления в библиотеке.
– Я попробую, – сказал мистер Уипплстоун. – Хорошо. Слуга. Сначала Президент велел ему рассказать, что он делал за несколько минут до убийства и сразу после него. Насколько я могу перевести его слова, они звучали так: “Я скажу то, что должен сказать”.
– Это, в сущности, означает: “Я скажу правду”?
– Правильно, но может означать и иное: “Я скажу то, что мне приказали сказать”.
– То есть вы полагаете, что его уже припугнули?
– Возможно. Не знаю. Затем он сказал, что столкнулся в темноте с другим лакеем.
– С Чаббом?
– Ну да, – со вздохом ответил мистер Уипплстоун.
– А Чабб уверяет, что этот человек на него напал.
– Вот именно. Так вы мне сказали.
– Вы думаете, что нгомбванец солгал?
– Я думаю, что он мог умолчать о нападении.
– Понятно. А другой – копьеносец, “млинзи” или как его? Он что-нибудь рассказывал?
Мистер Уипплстоун поколебался.
– Нет, – сказал он, наконец. – Нет, тут другая история. Он сказал, мне кажется, это я помню точно, что принес страшную – в смысле повергающую в трепет – ужасную, если угодно, клятву верности Президенту и потому, если бы он был виновен, никогда не смог бы объявить себя перед Президентом ни в чем неповинным, тем более рядом с телом своей жертвы.
– Выходит, Президент почти точно перевел мне его слова.
– Да. И по-моему это правда. Однако, – я надеюсь, мой дорогой Аллейн, вы не сочтете меня наглецом, если я скажу вам, что Президент – человек в общем и целом простой и потому не учитывает, а возможно и не замечает никаких расплывчатостей и двусмысленностей, способных бросить тень на его людей. Впрочем, вы, разумеется, знаете его лучше, чем я.
– Вы полагаете? – сказал Аллейн. – Возможно. Хотя время от времени он меня озадачивает. Все очень непросто, можете мне поверить.
– В нем есть что-то удивительно располагающее. Вы ведь кажется говорили, что были очень близки с ним в школе.
– Он постоянно твердит, что я его лучший друг. Когда-то это действительно так и
