Одолеть бутер оказалось делом сложным — меня снова бросило в жар, на лбу выступила испарина. Поэтому я с благодарностью принял от Хуршеда бутылку ситро. Напиток оказался теплым, приторно-сладким, но помог «восстановить кислотно-щелочной баланс» — после нескольких глотков мне полегчало.
— Ладно, пойду я! — решительно сказал сержант, вставая с табуретки и собирая в мешок продукты. — Засиделся, а тебе отдыхать надо! Хотел тебя новостями порадовать…
— Порадовал, спасибо! — Я попытался протянуть руку и со второй попытки мне это удалось.
Альбиков осторожно пожал ее, поставил мешок на пол рядом с кроватью, развернулся, погасил лампу и быстро вышел из палаты.
— Как же так? Мальчишки воюют… — неразборчиво донеслось из коридора.
Я некоторое время лежал, пытаясь переварить информацию. Хотелось придумать нечто… стратегическое. Собрать в кулак мехкорпуса Юго-Западного фронта и ударить на север, под основание прорыва… Или наступать на Румынию, захватить нефтяные поля Плоешти… Однако вскоре, поймав себя на обдумывании воздушного десанта на Берлин, я понял, что занимаюсь ерундой. Мало того что, придумай я даже самую крутую операцию, никто меня слушать не станет, так ведь… и не придумывается! В голову лезет натуральный бред! Полководец из меня, как из некоей субстанции пуля…
Так ничего толкового и не придумав, я снова заснул. В этот раз мне приснился Путин, назначивший меня министром здравоохранения. На мою попытку объяснить, что я в этом ничего не смыслю, президент твердо сказал: «Научишься!»
Глава 16
Утреннее пробуждение началось с жуткой боли — ноги словно в кипяток окунули. Мало того — левую дергало тиком. Если это отходняк после контузии, то приятного в нем мало. Скрипя зубами, пытаюсь растереть конечности, но выходит плохо — руки слабые, да и согнуться толком не могу, а потому — не дотягиваюсь ниже колен. Наконец, после получасовой борьбы с собственным организмом, мокрый от пота, обессиленно откидываюсь на подушку. Кажется, что боль немного отпустила. Или просто притерпелся? Радует только, что начали двигаться обе ноги — значит, не парализован.
Через некоторое время появляется медсестра. Не пожилая Ольга Гавриловна, а молодая, лет двадцати, девчонка с жуткими прыщами на лице. Заливаясь малиновым цветом, сестричка робко интересуется:
— Как самочувствие, ранбольной?
— Замечательно, красавица! — кривясь от боли, заверяю я. — Тебя как зовут?
— Евдокия! — покраснев еще больше (хотя, казалось бы, куда больше?), представляется девушка.
— Дуня, стало быть… Принеси-ка мне, Дуняша, водички! И попить и морду протереть.
— Да, сейчас… конечно! — Сестричка галопом срывается с места.
Какая-то она чересчур впечатлительная. Новичок, что ли? Обычно медперсонал быстро становится чуточку циничным. Ладно, разберемся…
Сестричка оказалась проворной — притащила воду минут через пять. Большой кувшин для питья и целое ведро для умывания.
— Куда столько? — спросил я, залпом выхлебав два стакана подряд.
— Чего? — невпопад сказала медсестра.
— Зачем ты целое ведро воды притаранила? Хватила бы ковшика.
— Так Пал Михалыч распорядился вас протереть! — старательно отводя в сторону глаза, ответила Евдокия.
Это что же? Краснеющая при виде парня девчонка будет мыть не только мою морду, но и… все остальное? И тут тело преподнесло новый сюрприз — при одной только мысли, что ко мне сейчас начнут прикасаться женские руки, член немедленно принял вертикальное положение, словно ракета на стартовом столе. Заметив странную метаморфозу под вздувшейся простыней, Дуняша тихо пискнула и унеслась в коридор с третьей космической скоростью — только белая косынка мелькнула.
— Вот зараза! — рассмеялся я. — И что мне с тобой делать?
К кому обращался, к сбежавшей медсестре или родному организму? Фиг знает… Прошло минут пять, а эрекция и не думала идти на спад. Неловкости я не испытывал — не мальчик ведь, чтобы из-за такой ерунды смущаться. Скорее мне было любопытно — как выкрутится из возникшей коллизии Дуня. Однако девушка не стала решать проблему в одиночку, а прибегла к помощи тяжелой артиллерии РГК — в палату неспешно вошла Гавриловна. Дуняша пряталась за ее спиной.
— Ты что же творишь, охальник? — грозно начала старушка, одним взглядом обозрев диспозицию, но потом, не выдержав, весело рассмеялась. — Дура ты, Дунька! Парень-то после контузии — вчера руками и ногами пошевелить не мог. С ложечки его кормила… А сегодня он елдой хвастается. Значит, на поправку пошел! Ты как тут, милок?
— Лучше, уже лучше, Гавриловна! С утра ноги болели, зато шевелиться начали! И с руками почти порядок… Зрение — в норме! — доложил я.
— Ну и молодец! — похвалила медсестра. — Главный-то велел тебя помыть… Вроде как начальство какое-то придет на тебя смотреть после обеда. Так что… сейчас приступим к водным процедурам. Дуньку-то смущать не будем, сама все сделаю. Ступай, милая! В процедурку зайди — там старшая скажет, что делать. На подхвате у нее будешь.
Девушка с явно видимым на лице облегчением удалилась.
— Беда с ними, молодыми! — доверительно сообщила Ольга Гавриловна. — То одно, то другое… И смех, и грех…
— У нее фамилия, случайно, не Кулакова? — не удержался я.
— Нет, Кузьменко она! Евдокия Кузьменко, — не поняла дурацкой шутки Гавриловна. — Местная она, комсомолка. Как война началась — их почти три десятка добровольцами в госпиталь пришли. Девушки хорошие, только бестолковые… Ну да ничего — научатся. И уколы ставить, и пиписьки мужские мыть…
Обтирание влажной губкой, проведенное опытными руками пожилой медсестры, много времени не заняло. Она перекатывала меня с боку на бок, как мешок, совершенно не обращая внимания на торчащий хрен. Впрочем, в процессе мытья эрекция постепенно спала. По завершении условной помывки Гавриловна принесла и напялила на меня полосатую пижаму — старую, застиранную, на три размера больше. Затем, достав из кармашка халатика роговый гребешок, сестра аккуратно расчесала мои волосы
— Ну вот и ладушки! — оглядев получившуюся композицию, констатировала старушка. — Красавчик писаный, прямо-таки жених! Только морда больно бледная… Но это мы поправим! Сейчас я тебе пару укольчиков поставлю, а потом Дуньку с завтраком пришлю.
После уколов явилась все еще пунцовая от смущения Евдокия. Она принесла большую миску гречневой каши с тушенкой, пару ломтей серого хлеба с лежащим поверх кусочком масла и стакан чая с двумя кусками пиленого сахара. Почувствовав жуткий голод, я набросился на еду и очистил посуду в рекордный срок — в этот раз руки действовали нормально, посторонней помощи не потребовалось. Пока я кушал, Дуняша стояла у двери и смотрела на меня, как фанатка на поп-звезду. Эге, мне тут еще поклонниц не хватало! Для полного счастья… Почувствовав шевеление в паху, я торопливо сунул девчонке пустую миску и отправил за добавкой. Когда еще удастся нормально пожрать — хер знает, надо наедаться впрок. Да и выздоравливающему молодому организму требуется топливо. Эх, деда… Плохо я с твоим телом обращаюсь…
Вторая порция пошла гораздо медленней. Вдумчиво прожевав кашу, я, неспешно прихлебывая тепленький чаек, спросил медсестричку:
— Какое положение на фронтах? Сводку слушала?
— Да, конечно! — кивнула Дуня и, закатив глаза, заговорила монотонным голосом: — В течение двадцать восьмого июня наши войска, отходящие на новые позиции, вели упорные арьергардные бои, нанося противнику большое поражение[80]. В боях на Шауляйском направлении наши войска захватили много пленных, значительное количество которых оказалось в
