Квоттербека и начал с того, что перестал задавать ему вопросы.
Я хотел свергнуть своего бога.
Кстати, кто-нибудь из Служителей разбирался в вопросе религии Игроков? Помнится мне, перед заморозкой кто-то из вас сильно удивлялся моему мировоззрению, а я, какой-то чушью обколотый, выложил ему все и сразу… Не занимались? Вам не интересно. Понимаю. Да и зачем вам разбираться, все и так ясно. На каждой колбе снаружи и изнутри стоит знак «Ат-Там». С момента зарождения сознания эти буквы всегда перед нашими глазами, и они же наше клеймо. Я так давно здесь болтаюсь, что уже в курсе – это просто завод-производитель наших колб и другого оборудования, товарный его знак. Но что поделать – в моем сознании до сих пор живет образ всесильного бога, по правилу которого я был создан и по образу которого был создан Квоттербек – сильный, черноглазый, с особым, внимательным и почти неподвижным взглядом.
Утром прекратилась мерзкая морось, кусты распрямили ветки, выпрямилась примятая трава. Ночью все казалось серым, но под солнцем высветилось серебром. Небо, в которое вертолет утащил Тайта, было цвета алюминиевой ложки. Я мельком подумал – его, наверное, уже нет в живых.
Раздумывать дальше мне не дал Квоттербек. Он запряг нас с Лайном проверять оборудование, оружие, пересчитывать припасы, и мы битых два часа рылись по рюкзакам и сумкам и раскладывали так и сяк различные приборы и банки.
Оказалось, что третья линия почти полностью лишила нас медикаментов – осталось несколько ампул с реактивами для смеси плазмы и крови, бинты и иглы. Стимуляторы закончились, закончился разряд микрохирурга, не было энергии на диагностах – все сожрала броня Лайна.
Броня Лайна извела заряд «Иглы», кормить ее было нечем. Все, что осталось в норме, – это наши шлемы и персональный «Аттам» Квоттербека. Остались «Щелчки», пара котелков и связь.
Проще говоря, наши шансы на выживание снизились вдвое при условии, что линия болеет за нас, и вчетверо – при условии, что линия болеет за Луну.
Лайн сильно переживал за «Иглу». Он молчал, конечно, но сидел над ней, как над трупом, сумрачный и тяжело дышащий. Здесь, среди серебристой травы и кустов, он выглядел большой камуфляжной кочкой. Серые глаза выделялись на раскрашенном пятнами хаки лице.
Еды тоже осталось мало. Пара банок холодного желе и пакетик со специями, который Тайтэнд, оказывается, запихнул в карман одного из рюкзаков. Без Тайта этот мешочек был для нас почти бесполезен. Я умел пользоваться только солью, но в итоге все-таки запихнул специи к себе во внутренний карман. Выбрасывать их было бы кощунством.
Четвертая линия, одна из самых сложных и длительных, казалась мне непреодолимой – без Тайта, среди вещей которого не было ничего, что помогло бы необученным премудростям минирования Раннингам и Лайнам. Квоттербек внимательно разобрал провода, детонаторы и лески, что-то взял себе, а что-то отложил и после закопал в горячей дымящейся яме, из которой мы извлекли Солнце.
Оно, пахнущее кислыми реактивами, натужно гудело, мигая множеством огоньков.
Лайн откашлялся и взвалил его на плечи. Квоттербек кивнул ему, набросил на лицо экран шилд-кавера и раскидал по нашим шлемам информацию о предполагаемом маршруте.
Я увидел изрезанный берег какого-то водоема и кубик большого города, стоявшего прямо на побережье. За все утро я не произнес ни слова и сейчас смолчал, хотя хотел узнать – почему мы не идем разведкой? Как узнать, за кого болеет линия? Неужели ввалиться в нее наобум, без медикаментов и заряженного оружия?
Так, почти налегке, мы побрели через серебряное поле, шурша жесткой травой, местами доходившей до пояса. Я обернулся однажды, пытаясь запомнить это место, но позади небо слилось с горизонтом, и запоминать оказалось нечего.
Лайнмен шел за Квоттербеком, а я замыкал цепочку, упрямо глядя в его спину. Тогда я и заметил, что термоструктурная защита начала плавиться. Защитный пласт свернулся по краям и сморщился. Кое-где виднелись застывшие капли.
Солнце набирало силу и на пятой линии должно было стать нашим проклятием. Что я ощутил? Гордость за преодоленные трудности, уверенность в победе и досаду – Квоттербек, который предал Тайта, снизил наши шансы.
Несколько часов пути, что мы шли по серебряным ножам травы, я боролся со своими эмоциями, искренне надеясь не выпустить их наружу. Квоттербек сказал – что ты знаешь кроме правил? Я что-то точно знал, но не мог облечь это в слова. Мне приходило на ум слово «братство», и казалось, что непобедимым оно было именно потому, что никто никого не предавал и не отправлял на штрафную ради правил. Но без правил не было бы Матча, а без Матча чем жить Игрокам – нам, идеальным и великолепным бойцам за победу?
Выходит, Квоттербек был прав, но мне почему-то не становилось легче.
Я старательно откинул эти мысли, и они заменились воспоминанием о вчерашней истории об убитых Игроках. Стало еще хуже.
Великий Аттам, подумал я, почему мне достался именно этот Квоттербек? Почему именно он, вместилище баек и страшных историй, представитель древней и наверняка устаревшей серии? Почему не молодой и свежий, веселый Квоттербек моей мечты? Яркая индивидуальность, отличный от других и, может, тоже с каким-нибудь сумасшедшим цветом волос?
Я думал так, но одновременно осознавал, что, если бы меня и моего Квоттербека связали вместе и кто- нибудь сунулся к нему с ножом, я бы сделал что угодно – руки бы себе отгрыз, но защитил его, не дал ему умереть.
В общем, во мне не было ни капли смирения.
Вся моя серия такая или я один отличился?
Добавьте раствора. Боль путает мысли. Я хочу быть последователен, а сейчас пропускаю детали: например, забыл сказать, что при пересмотре оборудования и припасов я не заметил исчезновения одной очень важной вещи.
То, что я счел обычным водоемом, оказалось бескрайним морем какой-то жирной липкой черноты. Волны по ней не бегали, да и вообще не шевелилась эта дрянь в своих берегах и только ближе к земле становилась пыльной, густой и грязной. Мы шли по берегу, Солнце радостно пищало за плечами Лайна, а тот кашлял, перекрывая этот писк. Я косился на густую черную жижу. За полчаса нашего шествия ее спокойствие разбавила только торчащая вертикально сухая ветка. Квоттербек искал что-то глазами и в конце концов приказал нам остановиться.
– Лайнмен, – сказал он и кивнул на море черной дряни, – этим можно накормить «Иглу».
Лайн покосился недоверчиво, помотал круглой головой.
Я присел на корточки и потрогал жижу. Она дико воняла и маслилась на пальцах.
– А что это? – спросил Лайн, не решаясь скармливать «Игле» неизвестно что.
– Прародитель всех реактивов, – ответил Квоттербек. – Сейчас этим кормят буровые установки. «Игле» с трудом, но сойдет.
Лайн поверил. Сбросил на мелкий песок Солнце и распаковал «Иглу». Вскрыл ее брюхо, обнажив длинный мышечный мешок желудка, и, зачерпнув черной дряни, влил ее внутрь. «Игла» чавкнула, закрывая желудок, тихонько зажужжала и через несколько минут зажгла легкий зеленый огонек, показывая, что принялась за переработку пищи в заряд.
Пока она трапезничала, Квоттербек крутил карту так и сяк, то приближая ее, то отдаляя. По всему выходило, что мы находимся прямо напротив города, но никакого города не было в помине – песчаные барханы и неподалеку разбитая взлетно-посадочная полоса, в трещинах покрытия которой росли какие-то сухие веники.
Я пошел туда, нарочно не спрашивая разрешения и не прося прикрытия. Мне казалось, что на открытом, хорошо просматриваемом пространстве нет никакой угрозы и это самое лучшее место, чтобы выразить своеволие.
– Раннинг, – в наушник осадил меня Квоттербек.
Я промолчал и не обернулся. Под ботинками хрустел разбитый бетон и стекло. Откуда-то взялся сухой жадный ветер. Веники зашуршали, предупреждая.
– Раннинг, назад.
