если же она выберет ресторан, он вынужден будет направиться туда. Зато, если его ход окажется верным, он застанет ее врасплох: неожиданность, внезапность — половина успеха, так учили его в разведшколе. 6
Когда Карлен, занявший позицию в кафе, допивал свою рюмку 'Наполеона', Наталья появилась у стойки бара — энергичная, собранная, вновь демонстрирующая свою летящую походку, что только не делает с женщиной зеркало и воля! Пока она что-то заказывала у стойки, Карлен углубился в заранее заготовленную 'Фигаро' и оторвался от нее, лишь услышав адресованный ему вопрос:
— Не возражаете, если я здесь присяду?
Французский у нее был приличный, но русский акцент все-таки чувствовался.
— Да-да, пожалуйста, — ответил Карлен и постарался скрыть за газетой довольное лицо. Интуиция не подвела его, все складывалось как нельзя лучше.
Натали присела с удовольствием и, если бы не молодой человек рядом за столом, наверное, с наслаждением вытянула бы ноги, они гудели, как натянутые в мороз провода. В последние минуты прогулки по Елисейским полям ей нестерпимо хотелось зайти в обувной магазин и купить первые попавшиеся туфли без каблука, что-нибудь легкое, на сплошной подошве. Но сейчас она гордилась собой — выдержала! И почему-то вспомнила поговорку покойной матери из времен ее молодости: дрожи, но фасон держи. Правда, это касалось истории капроновых чулок и модниц, щеголявших в них суровой российской зимой, но суть от этого не менялась — мода всегда, во все времена, требовала жертв.
Принесли заказ. Гарсон, убирая пустую рюмку и чашку из-под кофе у соседа, спросил:
— Желаете чего-нибудь еще?
Карлен, оторвавшись на миг от газеты, ответил:
— Пожалуйста, повторите заказ, — и снова углубился в чтение.
Натали, поняв, что ей не удастся вытянуть ноги, как хотелось бы, вдруг почувствовала, что она еще и замерзла, и пожалела, что не заказала себе рюмочку чего-нибудь крепкого — в образ парижанки она еще не вжилась.
Соседка заказала себе большую чашку шоколада с ликером, а кофе должны были принести чуть позже. Когда она допивала шоколад, сразу оценив его обжигающее блаженное тепло, молодой человек, отложив газету и вежливо улыбнувшись, спросил на прекрасном русском языке:
— Как вам живется в Париже, не скучаете по России, по Москве?
Хотя молодой человек и был сама любезность и вопрос не содержал ничего неприятного, она ощутила, как все похолодело внутри, и она по-женски остро почувствовала надвигающуюся беду. Тут гарсон как раз принес кофе, и Натали получила на какой-то момент передышку, чтобы собраться с мыслями, но ничего оригинального в голову не приходило; неожиданно сковавший ее страх парализовал не только волю, но и все тело, и она, чтобы продлить паузу, попросила официанта принести ей рюмочку коньяку, после чего, повернувшись к соседу за столиком, вместо ответа с улыбкой спросила сама:
— Как вы угадали, что я не француженка? Вы прекрасно говорите по-русски. Вы россиянин, москвич?
— Нет, я американец, из Лос-Анджелеса. Кроме русского, знаю еще французский, английский, итальянский.
— Вы не ответили на главный вопрос, как вы угадали, что я русская? Многие принимают меня за француженку, говорят, что язык у меня неплохой...
— Да, французский у вас неплохой, — согласился Карлен, изучающе разглядывая молодую женщину, — но я почувствовал в нем именно русский акцент. Однако узнал я вас не по акценту. У меня профессия такая — много знать, я охотник за чужими тайнами. — Он уже почувствовал, как соседка внутренне насторожилась, напряглась. Это было почти незаметно, но ведь он был профессионал, а она — вряд ли. — Вас я знаю по Москве, вы представляете для меня интерес, и я намерен задать вам несколько вопросов, — нарочито спокойно говорил Карлен, видя, как смятение, растерянность и даже страх меняют красивое лицо собеседницы. В разведке при допросах или дознании непременно наступает 'момент истины', и этот момент не следовало упускать. Чем ошеломительнее атака, тем вероятнее шанс на удачу.
— Любопытно, любопытно, — только и нашлась что сказать с улыбкой Наталья и потянулась к чашечке с кофе, чтобы скрыть смятение, однако жест получился жалким, движения потеряли былую уверенность, и вся она сникла.
Она пожалела, что зашла в 'Гранд-отель', потом тут же поняла, что от этого разговора, явно переходящего в допрос, ей было не отвертеться и совсем не случайно этот американец оказался рядом за столом. А молодой человек, словно задавшись целью испортить ей настроение, неторопливо продолжил:
— Мне очень понравилась ваша недавняя свадьба в Москве, в 'Пекине'. Роскошная, многолюдная, а какие гости! Да и жених ваш человек в определенных кругах известный. Между прочим, вы вместе прекрасно смотритесь. — Он достал из кармана и протянул ей несколько свадебных фотографий. — А тут случайно встречаю вас в Париже и с удивлением узнаю, что у вас и здесь недавно появился муж — мсье Робер, человек тоже небезызвестный. Как тут могут не возникнуть вопросы? Вы не находите?
Наталья впервые видела эти снимки: она в подвенечном платье у 'Пекина', рядом с Константином Николаевичем. Выходит, этот молодой человек действительно много знает о ней... Но уже готовая расплакаться или сорваться на крик от надвигающейся истерики, она все-таки взяла себя в руки и спокойно спросила:
— Кто вы? И почему вас интересует моя личная жизнь?
Карлен, как и всякий человек, живущий на Западе, сразу среагировал на этот выпад, на эти слова: 'личная жизнь'. Это табу, запретная зона, куда заказан вход посторонним. Но он не растерялся, не выпустил инициативу из рук.
— Вы правы, ваши браки — хоть в Москве, хоть в Париже — это, разумеется, ваша личная жизнь, и она меня мало волнует, поверьте, я не моралист. — Он сделал паузу, вертя кофейную чашечку в руках, словно ожидал вопроса, но Наталья молчала. — Меня интересует другое. Вы повсюду рассчитываетесь крупными наличными суммами в долларах, и сегодня в 'Эрмесе', и чуть раньше в 'Себастьяне'. — И он пододвинул к ней журнал, открытый на нужной странице.
Наталья, видимо, впервые видела снимки, сделанные в автомагазине 'Себастьян' в день приобретения 'мазерати'. Тогда она подумала, что позирует случайному покупателю, которого привела в полный восторг своим внешним видом и богатой покупкой. В то утро, особенно рядом с кабриолетом, она казалась себе голливудской звездой, не меньше! Выходило, доснималась! Эти фотографии — свадебные и журнальные, — специально подобранные, конечно, смущали ее, но она, не понимая, чего же хочет от нее этот настырный американец, и зная, что атака — лучшая защита, агрессивно ответила:
— А что, разве возбраняется оплачивать покупки наличными? Я не вижу тут никакого криминала...
— Нет, не возбраняется, — согласился Карлен. — Но вы повсюду расплачиваетесь долларами одной серии, в крупных купюрах. А известно ли вам, что эта самая серия, более двадцати миллионов, доставленная из подвалов Федерального резервного банка Америки для коммерческих структур России, была украдена полтора года назад в аэропорту Шереметьево? — уверенно сблефовал Карлен и, не отрывая взгляда от ее глаз, спросил в упор: — Откуда у вас эти деньги?
Она ожидала, видимо, какого угодно вопроса, только не этого. Хотя еще там, в Москве, обнаружив в тайнике у мужа, в мастерской на Кутузовском, эти доллары, почувствовала, что с ними что-то не так. Но чтобы деньги были краденые и их могут разыскивать, такое ей и в голову не приходило, ведь они тратили их давно и по всему свету, включая и Париж. Если бы она чувствовала, подозревала это, у нее рука не поднялась бы украсть их. Зачем ей рисковать молодой жизнью, когда у нее было все! И все принадлежало ей законно — жена за грехи мужа не ответчица, она знала это. Теперь крайней оказывалась она, ей могут предъявить обвинение. Но терять свободу, такую прекрасную, Париж, идти в тюрьму ей не хотелось, и от отчаяния она выпалила не раздумывая:
— Это не мои деньги...
— А чьи же? — понимая, что вот он настал, 'момент истины', и надо жать до упора, уже более строго спросил Карлен, чувствуя, что Наталья потеряла контроль над собой.
И она шепотом простонала:
