Послание к Филиппийцам

Христе.

В Новом Завете мы видим, что бывает оправданный гнев, но его проявление ограничено серьезными предостережениями. Иаков не запрещает гнев, когда говорит: «Всякий человек да будет… медлен на гнев», но спешит предупредить, что «гнев человека не творит правды Божией» (Иак. 1:19 и далее). Так же и Павел, довольно подробно останавливаясь на грехах словом и на необходимости искоренять их (Еф. 4:25 и далее), признает, что гневу есть место в жизни христианина: «Гневаясь». Но как быстро он добавляет: «гневаясь не согрешайте; солнце да не зайдет во гневе вашем». Это выглядит так, словно он устанавливал предупреждающий знак при входе на опасную тропу. Гнев всегда балансирует на краю греховности.

Иногда самого Павла можно было разжечь до спора (см. Гал. 1–2), особенно в случае угрозы «правде благовествования». В этом отношении его негодование измеряется словом «анафема», которое он использует против тех, кто проповедует иное благовествование. Он придавал огромное значение защите истинного благовествования и именно поэтому однажды противостал Петру: «я лично противостал ему» (Гал. 2:11). В деле истины не может быть пристрастий. Здесь нет и места для закулисных сплетен, клеветнических кампаний или пересудов понаслышке; споры должны быть открытыми, лицом к лицу, при свидетелях. Истину благовествования необходимо знать, проповедовать и защищать, а противное ей распознавать, отвергать и противостоять этому.

Та же ситуация породила взрывную тему начальных стихов третьей главы Послания к Филиппийцам. Формулировки застают нас врасплох: псов… злых делателей. Это подчеркнуто контрастирует со спокойным и радостным тоном, характерным для всего письма. Некоторые комментаторы даже утверждали, что когда Павел писал то, что мы называем главой 3, он получил известие, что в Филиппах действуют старые противники благовествования. Однако в такой гипотезе нет необходимости. Вопрос можно объяснить не спеша и последовательно.

В 2:17 и далее Павел подробно останавливался на теме радости, на радости верующих, общей для всех. У него еще было что сказать по этому вопросу и поэтому, приостановившись, чтобы обрисовать в общих чертах свои планы относительно Тимофея и Епафродита, он продолжает свою тему: «Впрочем, братия…» (3:1)[99].

Указание, которое Павел дает в 3:1, служит мостом между тем, чему он уже научил и чему собирается учить. Иисус прославлен как Бог, Спаситель, пример и Господь, поэтому — радуйтесь о Господе. Вскоре Павел представит Его как гордость христиан, самое лучшее, к чему можно стремиться, цель, образец, распятый и грядущий Спаситель христиан (Флп. 3:3,7,8,10,12,18 и далее). Как же нам не радоваться о Господе! Этот призыв можно легче понять, вспомнив похожую фразу в 1:18, где Павел писал, имея в виду проповедь Благой вести: «я… тому радуюсь». Он подразумевал: «Вот что приносит мне радость», а не всеобщее одобрение, не личное освобождение и так далее, — «Именно в этом я нахожу свою радость». Точно так же призыв Радуйтесь о Господе означает: «Пусть Господь будет Тем, Кто делает вас счастливым», «Найдите вашу радость в Нем и только в Нем». Как мы увидим, этот призыв имеет отношение к спору, в который бросается Апостол, с теми, кто хотел бы добавить ко Христу дополнительные факторы и условия, якобы необходимые для спасения. Это первая и главнейшая угроза истинной радости в Господе. Или, если ставить вопрос позитивно, главный секрет радостной жизни состоит в следующем: если мы хотим радоваться в Господе, то должны быть уверенными, что мы имеем и исповедуем истинную религию. Павел особо подчеркивает значение этого наставления. Он и ранее подробно останавливался на нем, и теперь снова повторяет его, понимая, что оно послужит к «назиданию» филиппийцев: «Для меня не тягостно возвращаться вместе с вами к старым темам; ваша безопасность требует этого». В этих стихах (3:1–3) можно выделить три пункта, которые Павел повторяет вновь: предостережение — «Берегитесь»; заверение — «потому что… мы»; и определение — «служащие… хвалящиеся… не… надеющиеся».

1. Заверение

Поразительно, что Павел, великий противник обрезания для христиан (ср. Деян. 15), сослался именно на этот обряд, подкрепляя свое утверждение, что он и филиппийцы были правы, когда противостали тем, кого он называет псами. «Обрезание, — говорит он с определенным нажимом, — мы». Он не мог бы выбрать более подходящее, или более поучительное, библейское слово.

Прежде всего, Павел имел в 'виду, что мы — народ, заключивший завет с Богом. Обрезание велением Божьим было введено в семье Авраама и от его потомков передано Израилю как отличительный признак особых взаимоотношений, которые Бог установил с ним. Оно выделяло людей завета (ср. Суд. 14:3). Идея «завета» — это великая объединяющая тема Библии. Впервые она возникает в рассказе о Ное (Быт. 6:18), когда завет Божий хранит Ноя при стихийном бедствии — потопе.

Идея завета полнее раскрывается нам в Божьих отношениях с Аврамом (Быт. 15:18), мы видим, что завет опирается на жертву, которую определяет Бог. В повелении обрезания завет облекается в конкретную форму (Быт. 15:9—17). Верный Своему завету, Бог решает вывести Свой народ из Египта (Исх. 2:24; 6:2–8). Идея завета достигает своего наибольшего развития в рассказе о Моисее и его освобождении из Египта, потому что именно людей, избавленных кровью агнца (Исх. 12), Бог удостаивает статуса людей завета и скрепляет взаимоотношения кровью на горе Синай (Исх. 24:4–8).

Завет стал основой пророческих откровений о прекрасном будущем народа Божьего. Исайя предсказал вечный «завет мира» (Ис. 54:10), дарованный Рабом Господним, на которого было возложено «наказание мира нашего» (Ис. 53:5). Иеремия предвидел «новый завет», опирающийся на такое разрешение проблемы греха, когда Бог говорит: «Я прощу беззакония их и грехов их уже не воспомяну более» (Иер. 31:31–34). Иезекииль видел, что настанет «завет мира, завет вечный», главным благословением которого будет неизменное пребывание Бога среди Своего народа (Иез. 37:26–28). Господь Иисус привел эту замечательную последовательность предсказаний к кульминации: «В ту ночь, в которую предан был, [Он] взял хлеб и, возблагодарив, преломил и сказал: 'приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание'. Также и чашу после вечери, и сказал: 'сия чаша есть новый завет в Моей Крови…'» (1 Кор. 11:23–25; ср. Мф. 26:28; Мк. 14:24; Лк. 22:20).

Когда Павел говорит: обрезание — мы, он утверждает для себя и филиппийцев привилегию быть бесспорными наследниками этой многовековой божественной программы спасения. Но есть нечто большее, чем это, так как Павел не говорит просто: «Мы — люди завета». Он говорит: Обрезание — мы. Что конкретно он имеет в виду? Как соотносятся обрезание и сам завет?

Ключевой текст — Бытие 17 — и самое важное можно выразить просто. Завет — это Божье обетование. Бог дает клятву в особо важных вопросах. Аврам принимает обетование, которое является, во–первых, личным: Аврам становится Авраамом (ст. 5) — это живое обещание возрождения или обновленной природы, так как с новым именем творится новый человек. Во–вторых, это обетование национальное: множество народов (ст. 5б—6). В–третьих, оно духовное: «буду Богом твоим и потомков твоих после тебя» (ст. 7). В–четвертых, территориальное: «землю, по которой ты странствуешь» (ст. 8); и наконец, что подчеркивает самый важный момент, снова духовное: «и буду им Богом» (ст. 8).

Однако Бытие 17 определяет завет и другим способом. Мы читаем в стихе 10: «Сей есть завет Мой… да будет у вас обрезан (весь мужеский пол)». Завет, который, в первую очередь, есть (ст. 4–8) обещание Бога избранному человеку, не может внезапно изменить свою суть. Поэтому, когда он определяется, (ст. 10—14) как видимый знак, он должен при этом говорить о движении благодати от Бога к человеку. Обрезание символизирует распространение обетовании завета на тех людей, которых Бог избрал.

Все это Павел относит к себе, к своим филиппийцам и к нам, когда говорит, что мы — обрезание, то есть, мы избранные получатели обетовании Божьих. Слова Павла сильнее, чем в переводе RSV, так как слова «истинное» (англ. «true») нет в греческом тексте Павла: «обрезание — мы» — не истинное по сравнению с ложным, или какое бы то ни было, а единственное. Мы — единственный «Израиль», сыновья Авраама, дети завета, избранные наследники обетовании. Но каких обетовании конкретно? Мы видели, что