— Смотря что ты имеешь в виду…
Улыбка стала шире.
— Ты устал.
— Я уже давно устал. Смертельно устал.
Графиня не отвечала.
Иосиф открыл глаза. В комнате по-прежнему царил мрак.
— Валерия! — позвал он.
— Да, Иосиф?
— Не делай этого… Откажись. Я знаю — ты можешь.
Графиня слабо вздохнула.
— Не могу, Иосиф, не могу. Да и поздно уже.
— Ничего не поздно! Все в твоих руках. Чужие судьбы подвластны тебе. Откажись.
— Нет, Иосиф. Неподвластны мне чужие судьбы. И даже своя собственная. А если бы даже и были, то что с того? Что это изменит? Все так же будут рождаться и умирать люди. Все так же будут светить звезды, будет дышать время. Нам не под силу ни остановить, ни ускорить его. Да и зачем?
— Твое решение непоколебимо?
Графиня не ответила.
— Ясно.
Иосиф поднялся.
— Тогда тебе придется идти под звездным светом без меня. Я больше не могу и не хочу здесь находиться. Уеду домой.
— Ты все обдумал? — с досадой спросила графиня.
— Да. Я уезжаю, но не прощаюсь с тобой. Я буду ждать. И если ты захочешь изменить свою жизнь, захочешь отказаться от всего — позови меня. Я вернусь.
— А почему бы тебе не изменить свою жизнь? Для меня.
— Свою жизнь я уже изменил. Я отдал ее тебе. Душу хочу оставить.
Иосиф не видел лица графини. Но он знал, что она улыбается. Улыбка злая и немножко печальная. И безумная. Ему хотелось, чтобы было так. Только все было иначе.
— Душа… — сказала графиня. — Все так берегут ее, так заботятся о ней. Не зная, что этим они убивают ее. Убивают себя.
— Ты богохульствуешь, — строго сказал Иосиф.
— Конечно. Я богохульствую. Это грешно. Я смеюсь. Это тоже грешно. Бог не любит, когда смеются — тогда он думает, что смеются над ним. Я не могу ненавидеть и не могу любить. Не могу жить так, как мне хочется. Потому что и это грешно. Что не грешно? Быть может, дышать? Душа. Что такое душа?
— Это часть небес. Часть бога в человеке.
— Если это часть бога, тогда что она делает на земле? Ее место там, на небе. Да ведь она и стремится туда. Все каноны, все догмы твердят нам об одном — мы должны поскорее умереть. Мы должны умереть, чтобы отпустить свои души на небеса. Только зачем убивать себя? Может быть, стоит поступить иначе: не лучше ли просто убить душу?
— Прощай, Валерия, — дрогнувшим голосом сказал Иосиф и вышел из темноты.
Свечи горели зеленым огнем. Колдун полусидел-полулежал на широком каменном троне. В руках у него была толстая книга. Он задумчиво переворачивал пожелтевшие страницы, зачитывая отдельные фрагменты вслух.
«В день черной пятницы посвятить младенцев Повелителю. Для этой цели следует взять слизь подземной жабы, вторую кожу змеи, болотную воду. Змеиную кожу растереть, смешать все и нагреть на огне. Затем процедить и полученной жидкостью достаточно окропить хотя бы незначительно жертву. В полночь такой младенец начнет задыхаться и умрет такою смертью, что все подумают, будто он был задавлен во время сна или умер от иной причины.
Когда его захоронят, можно будет извлечь труп и использовать для приготовления магических эликсиров. Делается это так: трупы младенцев варятся в кастрюле до тех пор, пока не размякнут кости и все тело не сделается жидким и пригодным для питья. Тогда берется плотная масса его, смешивается с печенью некрещеных детей и получается мазь. Если в полнолуние покрыть такой мазью тело, человек получает способность к полетам по воздуху; при этом он остается невидим для непосвященных.
Остаток варева, который более жидкий, разливают по бутылям зеленого стекла и бутыли эти следует хранить в темноте для сохранения волшебных свойств. Опоенный такой жидкостью человек теряет рассудок и его легко принудить к необходимым для волшебника действиям».
Колдун перелистнул несколько страниц, досадливо хмурясь.
«Выбери несколько врагов, которым желаешь смерти. Посмотри им в глаза, произнося при этом имя Повелителя. Затем нужно взять лук и начать метать стрелы, количеством равным количеству выбранных перед этим врагов, в изображение или изваяние Распятого. При стрельбе следует держать в голове образы жертв и произносить их имена. На следующий день жертвы получат ранения в ту часть тела, в которую попала стрела при стрельбе в Распятого. Кроме того, если в этот день стрелять из лука, то любая цель будет поражена с большой точностью. Единственное ограничение — число таких точных выстрелов не будет превышать числа стрел, попавших в изображение Распятого».
Колдун покосился на нервно дрогнувшее пламя свечи, пробормотал что-то и продолжал чтение.
«Духи дождя и бури тоже подвластны Повелителю. Если кто желает вызвать дождь, град, или же грозовую бурю в каком-то месте, следует поступить так. На выбранной для бури земле надо вырыть небольшое углубление и заполнить его дождевой водой. Воду медленно размешать костью ворона, называя при этом имена Четырех Демонов воздуха. Для грозы и дождя нужно вызывать также Демонов Огня и Воды. Когда вода поднимется в воздух, углубление нужно засыпать горстью могильной земли и шесть раз произнести Имя».
Колдун покивал, листая страницы. Водя по строкам пальцем, бегло читал заголовки. Он искал.
А когда нашел, то лицо его преобразилось. Морщины разгладились, длинный шрам на щеке расплылся и побледнел, рот искривился тонкой улыбкой.
Свеча тихо трещала.
Колдун некоторое время читал. Беззвучно шевелил губами. Кивнул, прервал чтение на середине. Перед тем как захлопнуть книгу и положить ее на полку, он заложил в нее закладку — широкий кожаный шнурок, на котором был нанизан небольшой крысиный череп. И погасил свечи, горевшие зеленым огнем.
Глава 19
Шел теплый летний дождь. Он шумно хлюпал листвой, вздувался пузырями в лужах, сбегал с широкого тракта на обочину небольшими ручейками. Земля уже утолила жажду — сухая еще утром, теперь она сыто извергала лишнюю влагу из своих недр. Тракт покрылся лужами и грязью.
Лошади ступали осторожно.
— Как ты думаешь, Михаил, долго еще нам мокнуть? — спросил Иоанн, откидывая пропитанный водой капюшон плаща.
Охотник посмотрел коню под ноги.
— Скоро дождь закончится, — уверенно сказал он, указывая на лужи. — Видишь пузыри? Верная примета.
Иоанн вытер с лица воду, сердито сплюнул.
— Хорошо, если так.
— А как насчет следов? — поинтересовался Лука. — Следы-то размыло…
Охотник обернулся, посмотрел на Луку.
— Ну и что?
— Да ведь теперь не сможем определить, куда карета поехала.
