ни слова. Лишь презрительно глянула на мать.
Захарий заметил, что она одна из семьи поняла по-своему слова Валентины, запомнила их и не простила сказанного.
Нет, Ирина не звонила Захарию. Она замкнулась и забыла его. К матери сразу охладела, стала равнодушной.
— Чужая она и есть чужая! Была бы своя, давно появилась бы или позвонила. Эта не побеспокоится! Кто я для нее, чужой дядька, отчим, — сетует человек горестно.
Он старается успокоиться, убеждает себя, что многие мужики растят чужих детей. Конечно, не у всех гладко складывается. Бывало, дети не уживались с отчимом, выгоняли. Но случалось, что чужой оказывался лучше родного.
— Но они знали, на что идут! Мне ж все годы говорила, будто Ирка моя кровная дочь. А теперь что ляпнула? Нет, не брякнула, а проговорилась. Сколько скрывала, молчала, но шило наружу вылезло, не удержалась. Когда-то все равно сказала б, — думает Захарий.
Может, он простил бы Валентину, не признайся баба в своей измене, не накажи его так больно. Да, он изменял ей, но без последствий для семьи. Ни жена, ни дочь не страдали от его шалостей. Никто во всем городе не сказал о сапожнике плохое слово. Да и кому такое взбредет в голову? Сколько мужиков имеют подруг на стороне — не счесть! Таким не удивить. Мужика этим не опозорить, наоборот, кто имеет любовницу, тот уважением пользуется.
— Мужику не рожать! — потому к проказам сильного пола привыкли все и не осуждали. Другое дело женщины, их склоняли и ругали на каждом перекрестке. Но таких баб не стало меньше, наоборот, с каждым днем прибавлялось.
— Сучье семя! — ругается Захарий. Ему обидно. Да разве какой-нибудь мужик вспомнит, сколько раз изменил жене? Ни за что! А вот баба прав на это не имеет, потому как может зачать и родить.
Такое тоже случалось. Людей ничем не удивить. Мужики говорят однозначно, что высшая бабья месть это рождение в семье ребенка от любовника. И только тогда баба будет считать себя отомщенной. Ни одна, даже самая серая бабенка не простит мужику измены, тем более, когда убедилась в этом своими глазами.
— Ты, Захарий, моложе всех из нас в этой мастерской. Мы уж всякое видывали. Смотри, будь осторожен, не попадись своей Вальке на глаза с любовницей. Твоя баба очень злая. Не простит. Если вздумает наказать, до конца жизни не отчихаешься, — предупреждали Захара смолоду сапожники. Сколько раз он их вспоминал.
Много лет прошло с того дня. Но человек и теперь помнит, как завел подружку в кафе. Вздумали выпить по чашке кофе.
Все складывалось как нельзя удачно. Захар справился с заказом и только встал отдохнуть и перекурить, тут и Полина пришла. Она жила в доме напротив мастерской. Будто чувствовал Захар, звал Полину к ней домой, но той кофе захотелось. Вот и зашли. Кофе еще подать не успели, как в кафе вошла Валентина с двумя парикмахершами. Тут же увидела мужа с любовницей и налетела фурией. Досталось обоим круто. Жена пустила в ход сумочку, потом кулаки, исцарапала лицо Захару и Полине, потом туфли сняла, колотила обоих каблуками. Орала так, что уши надорвала. Грозила, что ночью прирежет, если посмеет вернуться домой. Целых два месяца не разговаривали, кое-как помирились.
Захар клялся, что Полинка вовсе не любовница, а бывшая одноклассница, давно не виделись, зашла случайно, решили немного пообщаться. Меж ними никогда ничего не было. И ревновать не к кому. Что Валя опозорила его ни за что. Но, жена не поверила.
— Сердцем чувствую что брешешь. Никакая она не одноклассница. Эта баба моложе тебя лет на пять. А потом, зачем тогда гладил ей коленки? Я же не слепая, все увидела. Или ты с ней еще со школы шуры- муры крутил?
Лишь на третьем месяце кое-как помирились.
Валя теперь частенько заглядывала в мастерскую к Захарию. Мужики откровенно посмеивались над человеком, и тот однажды сказал не выдержав:
— Ну что ты позоришь меня? Пасешь, как последнего кобеля! Ни причин, ни повода нет. Да хоть бы о репутации подумала, своей и моей. Люди вокруг хохочут. Называют тебя охранницей и дурой, удивляются, как живу с тобой. Советуют завести любовницу, чтобы не обидно было терпеть твои наезды. Ведь, прежде всего себя позоришь, угомонись, не бросай насмех толпе свое имя, имей гордость, Валюха!
Та, сначала отбрехивалась, а потом вдруг умолкла, о чем-то сосредоточенно думала. А следующим летом уехала на юг.
Захар обрывал намеки мужиков, что жена вернется «с сувениром», уже заряженной и довольной. Человек и в дурном сне такого не мог предположить. Ведь поехала баба с серьезными намерениями, лечиться от бесплодия. Причем тут распутство, левые связи, хахали и веселье?
Но шутки заводили и злили. Человек едва дождался возвращения жены. А она приехала, как ни в чем не бывало.
…Сколько лет прошло, Захарий теперь с трудом узнает в зеркале самого себя. Сплошная седина и морщины. Он ли это? — торопливо отворачивается от зеркала. А и только ли он так сдал. Время и годы никого не пощадили. Вон какою стала Валентина, совсем седая, белая, как сугроб. От прежней девчонки ничего не осталось. В искристых когда-то глазах стынут слезы, лицо стало дряблым, губы поблекли, сморщились, собрались в куриную жопку. Уши и те обвисли, шея в морщинах. А ведь когда-то он любовался Валей. Она ли это или ее тень, безжалостно изуродованная старостью?
Валентина устало облокотилась на стол, смотрит в окно, но ничего не видит. О чем она думает или вспоминает. Она не торопится, а может и впрямь не хочет возвращаться домой в городскую квартиру. Там одиноко и тоскливо, не с кем перекинуться словом.
— Валь! Ты хоть сказала Ирке кто ее отец? — спросил внезапно.
— Она и так знает. С тобой все годы жила. Чего мне вас знакомить — родных людей?
— Хватит врать! Сама сказала, что я на ребенка не способен. А значит, Ирка не моя.
— Дурак ты, Захарка, что еще скажешь? От кого ж ей было появиться как ни от тебя? Она и характером твоя копия и к учебе ленивая как ты! И язык — бритва, весь в тебя! И все время за тебя меня ругает. Все требует домой вернуть. Сама бы давно пришла, да говорит, что в той ссоре я с Наташкой виноваты. Нам свое исправить надо.
— Ты не изворачивайся. Теперь уж таиться ни к чему. От кого родила Ирку? Ведь она на нас не похожа. Да и столько лет прошло, а ни одной беременности после юга!
— Тут не моя вина. Я очень хотела второго. Мечтала сына родить. Девка вишь как, не успела опериться, уже чья-то жена. Меня слушать не хочет. Свой муж имеется. Я ей никто.
— Ты не говорила о втором! Брехнула, что только на клизму гожий!
— Столько лет ждала второй беременности и все зря, — вздохнула баба, добавив:
— Вот и разозлилась, чего ж не понять? Моя напарница Томка за год по четыре, а то и по пять абортов делала. А нам хоть бы одного мальчонку Бог подарил, — простонала баба, продолжив:
— Тебя, как назло, будто заткнуло. Иль на своих дешевок весь истрепался, на них извел семя. Ну, а я причем? Столько лет ждала…
— На юг надо было смотаться. Снова какого-нибудь рыжего зацепила бы!
— Паршивец! По себе равняешь, правду говорят, коль свекруха блядь, невестке не поверит, такой и ты. Сколько я тебя с сучонками ловила, со счету сбилась. Ты меня ни разу, ни с кем не видел. Никто никогда не звонил и домой не провожал. Зато упреков и обид кучу стерпела от тебя. Хотя мне все бабы советовали разойтись с тобой.
— Чтоб самим зависнуть? — усмехнулся Захар.
— Да кому ты нужен? — сморщилась баба.
— А чего пришла, зачем зовешь вернуться?
— Дети зовут.
— Не бреши! На что я им сдался? Они давно забыли меня. Не звонят и не навещают. Тут только ты вспомнила, да и то не без повода. Мне, если хочешь знать, уже пять баб в хозяйки предлагаются уже сегодня. Хоть теперь любую из них бери и веди в избу. Так что не гонорись, Валюха! Я не засохну в одиночках, а вот ты попробуй найти себе мужика. В вашей своре, не только человек, зверь не уживется, по
