голос проснувшаяся Динка.
— А я думал, что ежели вам не хватит денег, так по ночам подработкой займетесь. Тряхнете возле кабаков подвыпивших. Оно и недолго, и навар обеспечен, — хохотнул Захар.
— Нет! У нас заработок чистый, без мордобоя. Нам нельзя применять навыки в быту. Только на соревнованиях. За другое наказать могут. А потом, Илюша к боксу отношения не имеет, — вставила Динка и добавила:
— Да и зачем ему это? Он и без того — главный в семье и в доме. Это куда сложнее.
Глава 5. НА ПЕРЕПУТЬЕ
Ирина долго не решалась звонить Захару. Не насмеливалась напоминать о себе. Да и Женька не советовал лезть к старику, какой, покинув семью, даже не думал возвращаться.
— Ты ж пойми, мать переживает. Смотри, как она изменилась. Целыми днями одна. Легко ли ей? Никуда не ходит, ни с кем не общается. Так и свихнуться недолго. Я слышала, как она сама с собой разговаривает.
— Это от дефицита общения. Я слышал, что многие пожилые люди, старики, страдают тем недугом на почве нервных расстройств. Наша бабка, к счастью не заговаривается, не несет всякую чушь.
— Она спорит сама с собой!
— Наверное, с дедом! На два голоса базарит. Надо ее во двор выводить, может, пройдет, — предложил Женька.
— Я консультировалась с врачами. Назвали эту болезнь синдромом одиночества. Сказали, если ей предоставить постоянное общение, недуг пройдет сам по себе, бесследно.
— А где возьмем собеседника? Мы с тобой на работе, Наташка на занятиях. Отец, сам знаешь, не хочет возвращаться. Она к нему ездила не раз. Он говорить ни о чем не стал. Мать рассказала, что чуть не выгнал ее. Может тебе попробовать еще раз с ним поговорить. Хотя бы ради матери. Мне жаль ее. Ведь столько лет вместе прожили…
— Не грузи меня! Незачем было выгонять. Вы плохо знали старика. Конечно, виноваты все. Думали, он остынет и вернется. А уже сколько времени прошло. Он о том и не думает. Я пытался поговорить с Захарием. Тот как слышит о вас, его трясти начинает. Кажется, до смерти не простит. Наташку по имени не называет, ругает последними словами, ничего о ней знать не хочет. Сама знаешь, она была заводилой того кипежа, и Захар о том всегда помнит.
— Жень, ты у нас самый умный. Ну, попытайся еще раз! — уговаривала Ирина мужа.
— Хочешь, чтоб дед и меня пинком из дома вышиб. Ему это ничего не стоит. У него норов крутой. Он и Валентине не велел появляться у себя. Никого видеть не желает. А навязываться опасно. Он у себя хозяин.
— Мать жалко, — вздохнула женщина.
— Надо было язык за зубами держать.
— Ты Наташке о том скажи! Вырастили идиотку. До сих пор мозгов не сыскала.
— Сколько раз с нею базарил. Она и теперь не считает себя виноватой. И звонить или ехать к деду не думает. Даже удивляется, а зачем он тут нужен, без него намного спокойнее. А что с бабкой творится, она не видит. Случись такое с нами, тоже не обратит внимание. Не девка — сугроб бездушный, болото без тепла и души.
— Сами просмотрели, вот и выросла убогой!
Они еще долго спорили б, кто из них больше виноват в недостатках дочери, но пришла Валентина и сказала, что хочет навестить Захария.
— Я вчера у него был. Не стоит так часто его дергать. Дед не любит наши приезды, я по нем это вижу, психовать начинает. Нужно дать время, чтобы соскучился по нас, успокоился и забыл. Не стоит раздражать…
— Бабу он еще не завел? — спросила Валентина зятя.
— Тебя свое беспокоит. А деда это не чешет. Бабы ему на дух не нужны. Я у него никого не видел. Только клиентки. Они ненадолго появляются. Как зашли, так и ушли.
— Так я и поверила ему. Днем, может, нет никого, зато ночью один не бывает. Этот козел хитрый. Умеет хвост прятать…
— То ваши заморочки — кто кому рога наставил, — сморщился зять от неприятной темы. И сказал:
— У меня даже повода нет ехать к нему. Другое дело если б его навестила Ирина. Наташку в дом не пустит. Это точно, все тепло к ней потеряно, кажется навсегда. За жестокость возненавидел.
— Она не только к деду бездушная, ко всем холодная и злая. В своей семье собакой живет, — поджала губы Валентина.
— Сами такую вырастили. Вот и списала себя с вас, вроде ни семья тут, а должники ее или обязанники, — упрекнул Женька, глянув на тещу, и добавил:
— Недаром дед от всех оптом отказался.
— Я себя виноватой не чувствую. С отцом не ругалась, не грубила, только в последний раз не сдержалась, — вставила Ирина.
— Вот ты и поезжай к нему. Сколько времени не виделись. Может, ты сумеешь обломать, уговорить деда. У тебя получится…
— Да, тебя Захарий давно простил. Не ругает, и не обижается, — вспомнила Валентина.
Ирина уговаривала саму себя несколько дней. Она понимала, что предугадать Захария невозможно. И все же видела, что старика в доме явно не хватает. Нет тишины и покоя, нет мира в семье. Мать себе места не находит, тоскует или потеряла в себе уверенность. Дочь замкнулась, ни с кем не общается, ничем не делится, смотрит на всех затравлено и, хотя после занятий никуда не выходит, подолгу простаивает у окна.
Семья знала, Наташке звонил старший Чижов, убеждал вернуться к ним, обещал сам взяться за сына, помочь наладить семейную жизнь. Но девчонка не поверила и не согласилась. С Лешкой не виделась, хотя тот не раз предлагал встретиться, поджидал возле института, но поговорить не получилось. Наташка убегала от него, а потом плакала, закрывшись в своей комнате. О нем она не хотела говорить ни с кем и трудно перебаливала свою ошибку в одиночестве.
Ирина тоже мучилась. Ей часто вспоминался настороженный, изучающий взгляд отца. Странными были их отношения. Захар никогда не обижал, но и ни разу не приласкал ее. Да, он покупал подарки и сладости, но никогда не погладил по голове, не взял на руки, не водил в цирк и в зоопарк, в кукольный театр и в бассейн. Она всюду была с матерью или с подружками.
Захар не ругал и не наказывал девчонку. Это он переложил на плечи жены, и Иринке всегда хотелось спросить его, почему он так относится к ней, растит вприглядку, словно чужую. Но никак не решалась подойти к нему с этим разговором. Чувствовала, что ничто не изменится и не улучшится. Наоборот, еще больше отдалятся они друг от друга.
Даже когда она стала встречаться с Женькой, Захар об этом узнал последним.
— Все же пора нам поговорить. Эти вечные недомолвки, полуправда и намеки измотали. Никто не говорит правду. В чем дело? Если я нагуляна, пусть скажут честно. Ведь пора мне знать, — в какой раз подступает с этим вопросом к Валентине. Мать в который раз срывается на крик, закатывает истерику:
— Сколько ты будешь терзать меня? Один мучил сорок лет своими подозрениями! Но даже приревновать конкретно к кому-то не мог. Не имел оснований! Я не он, не изменяла, хотя, возможностей хватало. Не могла и не хотела быть дешевкой! Это Захар предавал семью и позорил нас. Вот потому другим не верит.
Ирина колебалась, что даст эта встреча и разговор? Согласится ли Захар увидеться? Может попросту не открыть ей двери или указать за порог. Хотя мать входила в дом. Но, как сама признавалась, ее гостеприимством человек не жаловал, и случалось чуть ли не за шиворот выставлял во двор, никогда не проводил даже до калитки и не предлагал звонить или приехать еще.
