семьях и покруче случается, — угнул голову Женька.
Захарий все понимал. Но уж очень досадовал на Наташку, какая вышла замуж за такого старого мужика.
— Ладно, была бы уродка, какая-нибудь кривая, косая иль горбатая, безмозглая иль глухая. Эта ж нормальная девка, а такое отмочила, что срамно людям признаться, кого ента дура в зятья сыскала…
Сапожник старался отвлечься, не думать о случившемся. А тут как на счастье Илья приехал.
Он был в хорошем настроении, шутил, смеялся, рассказал, как живет теперь семейным человеком:
— С Динкой мы расписались. Теперь она моя законная половинка. Уже не гражданская, не баба на ночь. Моя! И, веришь, на мозоли не наступает. Зарплату по карманам не шарит. Ждет, когда сам отдам. Всегда спросит, есть ли на сигареты. А на работе даже подменяет, чтоб пообедал, отдохнул с часок, — хвалился Илья:
— Мне теперь все мужики завидуют. Еще бы! Попытался приколоться к ней один отморозок из наших, Динка ему вмазала классно. Больше никто не рискует зависать на нее, — рассказывал Илья. Захар поделился с ним, как вышла замуж его внучка, посетовал на глупую девку, а Илья откровенно удивился:
— Дед! Чего брюзжишь? Да теперь в городе половина стариков на молодых женаты. Своих старух побросали, с новыми кайфуют. Возьми мою Динку, она тоже намного моложе меня. И что с того? Уже беременная и рожать не боится. Намечтала для себя пару пацанят. Я не против! Конечно, успею вырастить. И твоя внучка не дурней других. Чего с придурком мучиться. Верно сделала. Оно и не ново! Ты ей не мешай. Лучше присмотри себе какую-нибудь матрешку помоложе. Хочешь, из города привезу. У нас в столовой средь поваров холостячек море. Все сдобные, ну сущие булки с кремом. Только вот одна неувязка, я уже стреноженный. Не могу даже близко к ним подходить. А то моя Диана, если застукает, это будет конец всему. А для тебя запросто сфалую. Самую молодую и красивую, шире твоей постели.
— Это за что ты на меня так осерчал? — удивился Захар, добавив:
— Куда я такую бабу приспособлю? Она в мою избу не пролезет. А ты ее в жены мне сулишь! Зачем такую кадушку, подумай. Поди эдакую прокорми!
— Она повар, сама себя прокормит! — успокаивал Илья.
Захар пожарил картошку, достал грибы, открыл банку помидоров и никак не мог понять, от чего так тяжело на душе. Как ни гони от себя, сердце будто кто-то в кулаке сжал и сдавливает его резиновым мячиком.
— Черт знает, чего расходилось оно, чего ему не достает, — злится человек.
— Оно, конешно, с годами все сыпется по запчастям. Вон вчера ноги судорогой свело, сколько мучился, покуда с койки вылез. Погода поменяется, вот и дает сбои мотор. Нынче ему не угодишь. Чуть психанул, враз с ног валит, — думает сапожник, сетуя на промозглый дождь за окном.
— Надоть в грибы сходить напоследок. Моховиков, маслят наберу, сам развеюсь. В лесе все болячки разом отпустят. Там воздух другой. Нынче созвонюсь с Лилькой и на выходной налажусь вместе со всеми. Чего в избе киснуть? — думает человек.
— Дед! А может, ты к нам в город переедешь? Теперь у нас квартира просторная? — предлагает Илья.
— Зачем? — не понял Захар.
— Вместе жить станем. Без мороки. У нас газ и вода, даже туалет и ванна есть! Зачем тебе маяться? Отцом жить будешь, родным человеком, всегда на глазах. А то каждый день за тебя переживаем, как ты здесь маешься? Да и что держит? Единой душою легко ли жить в твои годы. А тут кучкой, своей семьей, все ж веселей и легче, — уговаривал Илья. Но Захарий не соглашался.
— Илюша, спасибо тебе, сынок! Не впервой к себе зовешь. Да только ни к чему мне. Я отвык в кучке жить. Сам по себе хочу, вольно, без помех. Отвык от забот, даже Анке воспретил лишний раз тут показываться. Сам справлюсь. А и ей родить скоро, нехай силы побережет, лишний раз не надрывается!
— Значит, кореш скоро отцом станет?
— Как и ты! Промеж вашими пацанами разница будет невеликой.
— Отец! А ведь коли честно, я так боюсь тех Динкиных родов! Как они пройдут? Все ли обойдется благополучно. Девчонка моя хорошо держится. Не киснет и не ноет, потому что понятия не имеет, что ей предстоит. А я по первой бабе помню. Потому теперь дрожу за обоих, молча. Пусть бы вся ее боль на меня перешла…
— Не бойся! Бабы, что кошки, оне все выдержат. Им это от Бога дадено, терпеть боль при родах. И твоя выдержит, — успокаивал, уговаривал сапожник Илью.
— Вот если б ты к нам переехал, Динка полегче родила б. Знала б, что и ты ждешь, как она разрешится.
— Илюша, не тревожься. Вам спокойнее будет самим. Быстро все наладится. И ребенок не станет капризничать, когда в доме нет чужих. Детва это живо чует…
Илья уехал вечером, когда за окном сгустились сумерки. Захарий собрался лечь в постель, когда зазвонил телефон:
— Отец! У нас беда! — услышал срывающийся голос Женьки.
— Что приключилось?
— Отец! Это ужасно! И поправить ничего нельзя! Все кончено! Это конец! Надо помочь. Но как и чем, я ума не приложу!
— Да ты хоть скажи толком, чего не заладилось? Не вопи бабой! — оборвал зятя зло.
— Чего-чего! Алешка Чижов повесился! Насовсем, насмерть! Нет его больше! Понял? — орал Женька не своим голосом.
— А ты тут причем? Чего орешь как резаный.
— Не я! Он Наташку обосрал. На нее свою смерть повесил. У него в кармане письмо нашли. Последнее, какое перед повешеньем сочинил. Грязью с ног до головы облил. Теперь ее посадить могут. Девку нашу уже увезли в милицию на допрос. Следователь очень грубо с нею говорил, как с проституткой!
— Да не кричи, Женька! Где твой зять?
— Он в морге был. Теперь поедет в милицию. Но кто там его слушать станет? Им на кого-то надо повесить смерть!
— А чего он повесился?
— Черт его знает!
— Что за письмо написал Алешка?
— Я его не читал, мне не дали!
— Что сказала Натаха?
— Мы и словом не перекинулись. Ее тут же в милицейскую машину запихали и повезли на допрос.
— Ты дождись Николая. Он в милиции долго не будет. Кто позвонил в милицию, что Чижов повесился?
— Дед! Я сам ничего не знаю. Мне позвонила Натка. Сказала, что Чижов повесился. И в квартиру вызвали милицию. Я к ним. Там уже полно ментов. Леху только унесли в машину. Я к Наташке, хотел спросить обо всем. Меня не подпустили. Всех вытолкали на лестничную площадку. Впустили только Николая. Тот не в себе был. Алешку в морге увидел, не своим голосом заорал. Вернулся и спросил, где Наташка, мигом в милицию помчал. Одного боюсь, чтоб не убил ее! — дрожал голос человека.
— Одумайся! За что?
— Откуда знаю, что в письме? Говорят соседи, что из-за Наташки в петлю влез. А ведь сын! Дитя кровное, свое! Что в голову отцу стукнет! Какой ни придурок, родной! Своя кровь! Один в свете!
— Так поезжай в милицию!
— Как квартиру оставлю открытой? У меня ключей нет! — простонал Женька беспомощно.
Захарий заметался по избе загнанным зверем. Он понимал, что творится теперь в семье, и не знал чем помочь. А время будто остановилось. Сапожник звонил Женьке, тот не отвечал. Молчал и телефон
