приносил сразу несколько коробок конфет. Их хватало на всех учителей. А куда их девать, если внук золотушный, Шурка сидит на диете, а у Димки от конфет болели зубы. Зато к внуку никаких претензий не было. Получив конфеты, учителя только хвалили мальчишку. И Леня, работавший теперь механиком на кондитерской фабрике, возвращался домой после родительского собрания счастливый и улыбающийся. Он гладил внука по голове и обещал отвезти его в выходной на аттракционы. Так было и в этот раз. Шурка увязалась вместе со всеми. Ей тоже захотелось отдохнуть и развлечься.
Мальчонка сразу сел на деревянного коня. Дед хотел устроиться рядом, но его не пустили.
— Эти кони не рассчитаны на ваш вес. Вы сломаете. Подождите внука на скамейке.
Леня повернул обратно и увидел, как Димка, воспользовавшийся минутой, уже нырнул в кусты с какою-то бабенкой. Шурка ела мороженое, и ничего не приметила.
Леня решил выгородить сына и не пустить невестку на поиски мужа. Он разрешил внуку кататься сколько захочет. Опомнившуюся Шурку успокоил, сказав, что Димка пошел в туалет. Та оглядывалась поминутно и наконец не выдержала:
— Сколько можно? Или он там вовсе на говно изошел? — рванулась к кустам и нарвалась…
Шурка исступленно пинала обоих ногами, совала кулаками в бока, в лица, орала до хрипоты, обзывая обоих грязными словами и, вдруг получила удар в лицо, потом в ухо, по голове. Кто-то резко толкнул в плечо. Баба не увидела лица. В глазах потемнело от удара в затылок. Шурка не удержавшись, упала лицом в куст и больше ничего не помнила. Ее еще долго пинали ногами. Она не чувствовала, материли, она не слышала. Кто вытащил бабу и привез домой, занес на этаж и, положив на диван, умыл и почистил всю, баба не знала. Димки дома не было. Лишь испуганный сын и свекор не отошли от Шурки ни на секунду. Она стонала от боли. Она распухла до неузнаваемости. Все лицо и тело запеклось в ссадинах и кровоподтеках. На нее страшно было смотреть. Глянув на себя в зеркало, Шурка отмахнулась:
— Неужели это я?
Она вспомнила все случившееся, все что помнила. Баба обхватила руками гудящую голову, представила ухмыляющегося Димку:
— И это все из-за тебя? Отморозок! — отвернулась от зеркала брезгливо. Встала с трудом. Наложила на лицо маску, какая рассасывала синяки. Свойства бодяги Шурка знала с детства. Она легла на диван, вслушиваясь в тихий разговор свекра с внуком. Димка даже не позвонил, не поинтересовался ею. Он снова где-то развлекался.
— Из-за кого я себя мордую и мучаюсь? Он меня ни за жену, ни за человека не держит. Может сам еще добавил мне. Тоже не исключено. Может он вырубил, а я дура, висну ему на шею, со своей любовью навязываюсь. Тряпкой под ноги стелюсь. Потому вытирает об меня ноги, презирает и изменяет на каждом шагу. Высмеивает, будто собаку, что бегает хвостом следом за хозяином. И жду лишь доброго слова. А что слышу? Он давно мое имя забыл. Зовет уродкой и дурой. А чем я хуже других, или тех баб, с какими путается? Или думает, что навек пристегнута к нему цепью? Да что же это я сама себя так унизила? Чем он лучше меня? Хватит! Не стоит он больше ни одной слезы, ни единого слова! Пусть живет, как хочет. Надоело все! Муж три дня не приходил домой. Шурка слышала, как он говорил по телефону с отцом. Тот отвечал, что дома порядок и Шурка пошла на поправку.
Оно и верно, опухоли спали, лицо очистилось, и только спина и бока подводили. Каждый ускоренный шаг и поворот еще давали знать о себе и отзывались резкой болью, проколами, женщина с ойканьем хваталась за углы и стены, чтобы не упасть и удержаться на ногах. Но через неделю и об этом забыла. Вышла на работу. До вечера разбиралась с документацией, даже не подняв головы. Не пошла на обед. О нем попросту забыла и ни разу не позвонила Димке. Тот знал, что жена на фирме. Сам не звонил. Был уверен, сама объявится, но не дождался.
Шурка вернулась позднее обычного. Не глянув на мужа, подошла к ребенку, тот делал уроки. Сказал, что поужинал вместе с отцом и есть не хочет.
Женщина, справившись по дому, легла отдохнуть, включила телевизор.
Димка, потоптавшись немного, сказал:
— Пойду к ребятам…
— Иди, — отозвалась равнодушно, не спросив как обычно, к кому и надолго ли уходит.
Димку это обрадовало.
Шурка даже не знала, ночевал ли муж дома. Она уснула в спальне сына, а утром ушла на работу, не заглянув в Димкину комнату. А в перерыв не пошла на обед и появилась в парикмахерской. Впервые привела себя в порядок и, глянув в зеркало, решила следить за собою всегда.
— А чем я хуже других? Все женщины на работе выглядят красавицами, а я как чучело среди них. Все для семьи старалась, а себя совсем забыла! Не бывать такому больше! — любовалась маникюром. А уже на следующий день поехала в салон красоты.
Долго провозилась мастер с лицом Шурки, приводя его в порядок. Напоследок сделала макияж, и Шурка, глянув на себя, впервые осталась довольна.
— Это где ты порхала до такого времени? Я звонил на работу, мне сказали, что ты давно ушла. С тех пор три часа прошло! — прищурился Димка, с подозрением оглядев жену:
— Была в салоне красоты!
— Зачем он тебе? Ты же замужняя!
— Я женщина! Это, прежде всего! Хочу выглядеть не хуже других! — ответила спокойно.
— Хочешь кому-то нравиться? — спросил ехидно.
— Самой себе. Да и чего наезжаешь? Или только тебя надо считать человеком? Я тоже среди людей работаю. Не хочу, чтоб меня пугались.
— Не забывай, что ты, прежде всего мать, жена и хозяйка!
— Другие тоже! — ответила не повернувшись.
А через неделю, уходя на работу, предупредила Димку:
— Сегодня приду поздно. День рожденья шефа отмечать будем. Всех пригласили. И меня.
Димка забрал из школы сына. Помог сделать уроки. Они поели, постояли на балконе, ожидая мать. Та не спешила возвращаться домой.
— Черт меня побери! Что ж такое получается? Из меня баба лепит домохозяина! Я и за сыном, и в магазин! Даже ужин некому разогреть Носится по салонам и ресторанам, обо мне совсем забыла. На работу не звонит. Словно я совсем чужой стал для нее! — вспомнил человек, опустив плечи.
— Нет, Шурка больше не бегает по пятам, не выслеживает, с кем общаюсь. Совсем перестала обращать на меня внимание. Раньше так ласково называла. А теперь куда все дела? Ровно все эти слова из башки вышибли. Вчера нечаянно задел локтем, повернулась, да как рявкнула:
— Иль ослеп, козел?
— Во зараза! Чума безмозглая! А может она закадрила с кем-нибудь, нашла хахаля, мне в отместку, за все прежние грехи, — думает человек, опустив голову.
— Ты чего яйцы сушишь? — внезапно вошел в дом отец. И хлопнув сына по плечу, предложил:
— Пошли со мной в компашку! Вечерок весело скоротаем! Бабья будет море! Заклеим пару макак на ночку!
— Мы с сыном вдвоем. Не оставлю ж одного.
— А Шурка где?
— В кабаке! День рожденья шефа отмечают.
— Ни хрена себе! Это что ж творится? Стоило мне отлучиться, у вас порядка нет? Кто позволил бабе по кабакам шляться?
— Там вся фирма! Попробуй не пусти! Завтра самого с говном съедят. Иль забыл кто у нее дядька? Теперь Шурка в продвинутых, крутою заделалась. По парикмахерским, по салонам красоты носится. Попробуй наедь на нее, ответ один:
— Я женщина! Не хочу быть хуже всех!
— Вот это чмо! — рассмеялся Леня громко.
— Она даже не звонит на работу, вовсе не обращает внимания, куда и к кому пошел.
— Так это клево! Любую можешь снять!
— Могу, но неохота. Мы знаешь, как живем теперь? Кто первым из дома сбежал, тот и прав. Вот только мне грустно.
