— Раб, которому он помогал бежать, спрятался от них и все видел. Л… линчевание, мадемуазель.
Свет сотен свечей замерцал и погас. От мелькавших ярких шелковых платьев и сверкающих драгоценностей у нее закружилась голова. Все слилось в бессмысленный рисунок.
Голос месье Отиса, казалось, доносился издалека.
— Боюсь, бедный раб теперь на моей ответственности. Он изувечен, ему необходимо найти помощь.
Она чувствовала себя странно неустойчивой, как будто вся ее сила исчезла, ноги больше не желали слушаться ее.
— Мадемуазель, пожалуйста, — отчаянно сказал он.
Она обмякла, и месье Отис пошатнулся, когда она навалилась на него. Ах, Господи, они сейчас оба упадут на глазах всего Нового Орлеана!
Но она смутно почувствовала, как более сильные руки подхватывают ее. Она взглянула в глаза Ариста, увидела в них глубокую тревогу — и все стало серым.
Арист стал искать ее, как только вошел в зал, и увидел, как она осела и северянин зашатался под неожиданной тяжестью. Господи, но она не упадет! Он пробился через переполненный зал и успел подхватить ее на руки, как ребенка. Он понес ее прочь от танцоров, потрясенный северянин поспешил за ним.
Около двери они наткнулись на официанта с подносом шампанского.
— Мадемуазель нехорошо, — сказал Арист. — Покажите мне комнату, где она могла бы отдохнуть.
Алекс Арчер и его жена протиснулись сквозь танцующих и присоединились к ним. Официант повернулся и провел их в маленький салон, обставленный обитыми шелком диванами и креслами. Арист бережно положил Симону на диван. Орелия опустилась на колени рядом и начала растирать ей руки, говоря:
— Симона, дорогая, ты слышишь меня? — Орелия посмотрела ни них: — Она такая холодная.
— Это шок, — сказал художник.
Арист испытующе взглянул на него. Что северянин делает здесь? А остальные…
Симона открыла глаза и посмотрела на брата.
— Они повесили его, Алекс, — прошептала она. — Они повесили этого прекрасного человека.
Алекс побледнел и взглянул на художника, стоящего у дивана, тот утвердительно кивнул.
У Ариста кровь застучала в ушах. Кто, черт побери, «этот прекрасный человек»? Никто не просветил его. Бледные веки Симоны снова упали, пряча боль, которую он видел в ее глазах. Арист мучился в догадках. «Раз его линчевали, это должен быть цветной», — подумал он.
Она призналась ему, что не девственница. Но, Господи, нет! Не это. Симона независима и эксцентрична, но она не могла… Он пытался выбросить из головы невероятные мысли, но вспомнил оскорбительное замечание Пикенза: «У Арчера незамужняя дочь, не так ли?», — и та же ярость охватила его.
«Прекрасный человек»? По этой причине она не вышла замуж? Он отчаянно пытался отогнать эту мысль.
— Месье Арчер, в зале, возможно, нет врача! — сердито сказал он. — Почему, черт побери, вы не сказали официанту вызвать доктора?
— Потому что я собираюсь отвезти ее домой, — сказал Алекс. — Останься с ней, Орелия. Я вызову наш экипаж.
Он направился к двери, но Арист схватил его за руку.
— Кто этот «прекрасный человек»?
Алекс подчеркнуто снял ладонь Ариста со своей руки.
— Дорогой друг, — спокойно сказал он. — Мой, так же как и Симоны.
Арист вернулся к Симоне.
Он опустился на колено рядом с ней, и Орелия отодвинулась, освободив ему место.
— Симона.
— Да, Арист? — ее голос был слабым, несчастным.
Она не открыла глаза. Ее ресницы лежали черными полукружьями на бледных щеках. Симона была такой прекрасной и такой неожиданно хрупкой, что у него как будто нож повернули в сердце. Мучительно было видеть, как иссякли ее вибрирующая энергия и гордая независимость.
— Дорогая, что я могу сделать для тебя?
— Ничего, — прошептала она в отчаянии. — Никто ничего не может сделать. Пожалуйста, оставь нас.
Она на мгновение открыла глаза, и горе в них снова повернуло нож в его сердце. Она говорила ему, что никогда раньше не чувствовала такого экстаза, который они испытали вместе, но в ее глазах сейчас была настоящая боль, настоящее горе. Измученный подозрениями, Арист встал и вышел из комнаты.
Месье Отис остался проводить их до экипажа, взяв под руку Орелию, пока Алекс поддерживал Симону. Орелия первая поднялась в экипаж и наклонилась, чтобы взять руку Симоны. Когда месье Отис и Алекс подняли Симону в экипаж, художник низко склонился к ней и серьезно прошептал:
— Держитесь. Мы должны продолжать за Чичеро, вы и я.
Симона взглянула на него и отвернулась. Слезы появились в ее глазах и покатились по щекам. Она не могла говорить.
Она заговорила только один раз, когда экипаж выехал из города и покатился по дороге к Беллемонту.
— Роб был среди тех всадников на болоте? Поэтому он и Тони не приехали на бал?
Ни Алекс, ни Орелия не ответили ей.
В своем розовом доме с белыми ставнями Тони в халате шагала по большой спальне, ероша рыжие волосы, вставшие облаком пламени вокруг бледного лица. Роб, одетый для бала, к которому они оба сшили новые наряды, кипел от ярости, потому что она отказывалась ехать. Спор продолжался весь день. Они почти не ели, и оба были измучены.
— Они будут там, все твои ночные приятели. Как я смогу смотреть на них, зная, что вы сделали прошлой ночью… как мальчишки, играющие в смертоносные игры… Это невыносимо! Я не смогу скрыть своего отвращения.
— Господи, Тони, ну неужели ты не понимаешь, что мы столкнулись с врагом, угрожавшим нашему образу жизни и будущему наших детей? Мы сделали необходимое.
— Но как ты мог, Роб? Как мог ты принять участие в этом безобразном деле?
Он побледнел от ярости. Он слышал сегодня эти слова уже раз тридцать.
— Тони, люди, вроде тебя, беспокоятся, что из-за рабства может начаться война. Но послушай хорошенько: мы уже воюем. И война безобразна. Север хочет погубить нас. Вчера мы сделали мужское дело. Женщина не должна ни подвергать сомнению то, что делает ее муж, ни судить его. Особенно во времена большой опасности.
— Не смотри на меня свысока, Роб! Неужели ты думаешь, что меня не волнует будущее наших детей? Только об этом я и думаю!
— Другие жены будут на балу. Ты позовешь служанку и оденешься, или я уеду без тебя, — раздраженно сказал он.
— Роб, ты этого не сделаешь!
— Еще как сделаю, если ты не оденешься через тридцать минут!
Тони вспыхнула:
— Ты не запугаешь меня, Робер! У меня нет настроения ехать, и болтать, и притворяться, что я ничего не знаю об ужасной игре, в которую ты сыграл с приятелями прошлой ночью. Я просто не могу этого сделать.
— Тогда спокойной ночи, мадам! — злобно сказал Роб и вышел из комнаты.
Он приказал подать экипаж и налил себе виски, пока ждал. Он хотел выпить медленно и получить удовольствие, но ссора с Тони измучила его, и он выпил залпом. Он надел цилиндр и взглянул в зеркало на
