прошлую неделю. Прежде всего она была смущена своей страстной любовью к Аристу. Она никогда раньше не чувствовала такой глубокой и непреодолимой связи ни с одним мужчиной, но божественные часы в его объятиях разрушили ее сопротивление. Она чувствовала себя физически соединенной с ним, так сильно было воспоминание о пережитом ими экстазе.
Ее разрывало чувство вины от того, как она использовала его. Она предала его дружбу и подвергла его опасности, помогая Чичеро спасти Милу. То, что она стала любовницей Ариста, не примирило ее со своей совестью. Она жаждала признаться ему в том, что сделала и почему.
Но линчевание Чичеро Латура еще больше сковало ее, осложняя отношения с Аристом. Чичеро круто изменил ее взгляды. Она больше не могла не видеть несправедливостей изнеженной жизни, своей и своих друзей. Она чувствовала, как, очевидно, и месье Отис, что сможет пережить ужасную смерть Чичеро, только попытавшись продолжить его работу по освобождению рабов.
«Мне необходима ваша помощь», — сказал месье Отис.
Это означает, что она должна отказаться от любви и семейных уз и отбросить все надежды на возвращение к веселой беззаботной жизни, посвященной лошадям и светским развлечениям.
Как только она присоединится к работе месье Отиса, будет еще больше незаконных безбилетных пассажиров, отправляющихся на Север на пароходах Ариста. Луизиана находится так далеко от свободных штатов, что очень рискованно посылать рабов на Север пешком. Хотя так же ужасно рискованно пытаться обхитрить портовых инспекторов. Если беглого раба найдут на одном из кораблей Ариста и Ариста обвинят в помощи беглецам, она будет виновата в этом. И ему будет невероятно больно узнать, что его любовница обманывает его.
Если бы только она смогла закрыть глаза на все болячки и несправедливости своего общества и просто повиноваться своему сердцу, не думая о последствиях… но она не такая. Она хотела бы быть такой.
Как обычно, она ранним утром надела костюм для верховой езды и пошла к конюшне, надеясь найти отвлечение от своих мыслей в бешеном галопе. Но сегодня утром безрассудная скачка не облегчила ее яростной внутренней борьбы. Каждая дорога, по которой она мчалась, вызывала воспоминание о Чичеро и упрямой настойчивости, с которой он заставлял ее посмотреть в глаза безобразной действительности Юга. Он видел в ней самостоятельную личность, считал ее умной, а мало кто из южных женщин удостаивается такой чести.
Она гнала свою лошадь, пока та не стала тяжело дышать. И когда наконец, приняв решение, повернула назад, обнаружила у конюшни Ариста. Ее сердце разрывалось от горя и любви. Он стоял рядом со своим конем, такой красивый и высокий, с бледным лицом, мрачными глазами, напряженным ртом. Она чувствовала колоссальное влечение, текущее, как поток, между ними, и удивлялась, как могла жить без него.
Она спешилась, и ее грум взял поводья обеих лошадей. Как только они остались одни, Арист обнял Симону, и его объятия мгновенно воспламенили ее и разрушили с таким трудом обретенную решимость. Нет, она не сможет жить без него!
Он поцеловал ее страстно, но не так, как раньше, не нежно, а как будто против своей воли и с такой силой, что ей стало больно. Она протестующе застонала.
Он поднял голову и с презрением сказал:
— Он так целовал тебя?
— Кто? — в недоумении спросила Симона.
— Твой любовник. Чичеро. Он был твоим любовником, не так ли?
Она пристально смотрела на него, испуганная яростью, которую видела в его глазах. Это было так неожиданно, что она пришла в полное замешательство.
— Как ты можешь спрашивать после?..
После того, как она открыла ему свое сердце и позволила овладеть им. Она не могла поверить в то, что услышала.
— Если бы я знал, что он посмел приблизиться к тебе, я сам бы убил его!
— «Убил»… — Ее глаза наполнились слезами. Она, мигая, смахнула их. Затем, вспыхнув от неожиданной ярости, закричала на него: — Так, значит, что можно гусаку, то нельзя гусыне?
— О чем ты говоришь?
Она отшатнулась от его бешеного взгляда:
— Я говорю обо всех светлокожих рабах, родившихся на плантациях. И обо всех милых домиках во Вье Каре, в которых господа посещают свои тайные семьи только после темноты. Я говорю о твоей Милу и о том, что она убежала от… — Ее голос задрожал, и она замолчала.
Арист ожидал, что она будет отрицать свою вину, но теперь ему казалось, что она ее подтверждает. Он пришел в бешенство от того, что Симона пытается оправдать себя предположением, что горничная сбежала от него, а он с трудом мог вспомнить, как она выглядит. Он чувствовал страшное желание ударить ее и боролся со своей яростью. Он хотел одного: бежать от нее, прежде чем потеряет контроль над собой. Но его охватило невыносимое чувство потери и разочарования.
— Прощайте, мадемуазель! — выпалил он.
— Прощайте! — крикнула Симона.
Подбежал грум:
— Вашу лошадь, господин?
— Да, — крикнула Симона. — Приведи его безобразную лошадь! Месье уезжает!
Она повернулась и быстро пошла к дому, промчалась мимо удивленной Орелии к лестнице. В своей комнате она бросилась на кровать, сжав кулаки, стиснув зубы, страстно борясь со слезами и прислушиваясь к стуку копыт коня, уносящего Ариста из ее жизни.
Когда ее гнев ослаб, она спросила себя, можно ли было что-то сделать иначе. Но она не могла дать Аристу разумного объяснения, не предав месье Отиса и, возможно, кого-то еще из друзей Чичеро.
«Я любила Чичеро, — горестно подумала она, — но не так. Нет, Господи, не так, как Ариста».
Любовью, которая обречена, которая была обречена с самого начала.
18
Арист случайно встретился на Торговой бирже с владельцем маленькой плантации, испытывавшим, как он слышал, денежные затруднения. Месье Годе спросил его:
— Вы, кажется, давали объявление о побеге горничной, месье Бруно? Вы нашли ее?
— Нет — раздраженно ответил Арист. Он не хотел вспоминать об этом эпизоде, связанном с Симоной. Он не хотел думать о ней, хотя не думал ни о чем другом с того момента, как они расстались.
— У меня есть хорошо обученная служанка, которую я мог бы продать вам, — сказал Годе. — Она выросла в Вирджинии, здоровая и хорошая работница, но у меня плохой урожай и я кормлю слишком много рабов.
— Сколько? — спросил Арист.
Его экономка недавно жаловалась, что никто на плантации не может заменить Милу. Он мог бы купить хорошую служанку.
— Двенадцать сотен.
Арист был не в настроении совершать подобную покупку, тем более торговаться, но это была хорошая сделка. Либо Годе действительно в тяжелом положении, либо что-то не в порядке с рабыней.
— Сколько ей лет?
— Восемнадцать, и она послушная. Не крупная, но жилистая, и сильная. — Поскольку Арист еще колебался, месье Годе добавил: — Хорошая вирджинская рабыня. Я заплатил за нее пятнадцать сотен, месье.
Арист почувствовал вспышку симпатии к нему, но сказал:
— Вы заплатили слишком много, месье.
Плантатор пожал плечами:
