аристократ и гадина в одном лице, несмотря на сильно пошатнувшееся физическое и душевное здоровье, все же различил за анонимностью явный стиль своего бывшего протеже и отказал ему от дома.
Об остальных она даже не слышала, ни раньше, в пору выборов, ни потом, когда за пять дней образовалась национальная гвардия, подчинявшаяся лозунгам клуба философов и вольнодумцев, состоявшего сплошь из адвокатов и врачей.
Составив меню, она по инерции заперлась в лаборатории, где теперь проводила ночи, но, вспомнив, что у Буланже есть ключи, оставила дверь открытой и, упав на колени, молилась почти всю ночь. Утром, подав меню на подносе с завтраком, она молча удалилась обратно на кухню, с замиранием сердца дожидаясь грохота кареты, увозящей Буланже в город. Через некоторое время, подождав для верности, чтобы исключить возможность его внезапного возвращения, Сеньора принялась за дело.
Снова лаборатория стала местом, где проводятся химические опыты. Все необходимое у нее было – в тайнике, до которого не добрались руки ни воров, ни повстанцев, с обыском нагрянувших в опустевшее поместье. Впрочем, как первые, так и вторые искали скорее продовольствие, чем запрещенные или неизвестные химические и лекарственные ингредиенты.
Оставив в стороне все сомнения, все угрызения совести, Сеньора спокойно расставляла реторты, смешивала, выпаривала и дистиллировала, предоставив потом католичке отмаливать грехи, а ученому испытывать муки предателя науки. Сейчас в ней осталась только мать, спасающая своих детей.
Одновременно на кухне уже шло приготовление основных блюд, тоже требовавшее огромного внимания. В продуктах, после вселения в дом Буланже, недостатка не было. Ближе к вечеру из города прислали вина.
В середине дня, урвав несколько минут, она поднялась к мужу с очередной дозой лекарства, получив взамен еще более щедрую дозу ругательств. Но это уже не имело значения. Больше ничто не имело значения, кроме детей.
Самое главное – вынудить его открыть местонахождение пленников. Сомневаться в том, что они живы, она себе не позволяла. Они живы, так она решила. И будут жить, чего бы ей это ни стоило. Накрывая на стол, в ожидании Буланже и гостей, она уже была абсолютно спокойна. Ничто не омрачало ее смуглый, высокий лоб. Все морщинки бесследно разгладились, остались только легкие тени под глазами, в которых сверкала мрачная решительность. Вечер медленно уступал место ночи.
– От души надеюсь, что у вас все готово. – Как обычно, тихий, вкрадчивый голос. Невероятно, но ведь не таким же голосом он произносит пламенные речи, столь возбуждающие чернь?
– Я не слышала шум кареты.
– Все верно, все верно. – Он будто о чем-то задумался. – Его и не было. Приятно, знаете, после трудов праведных прогуляться. Вот, кстати, и карета. А вы, как врач, не рекомендовали бы моционы? Спешу порадовать, у вас будет возможность сегодня обсудить профессиональные взгляды со старым другом.
– Надеюсь, что не доктор Дюранд ввел вас в заблуждение относительно несуществующей дружбы между нами?
– Право, очень странно… Он почти с восторгом говорил о ваших методах и передовых взглядах. Вы слывете весьма энциклопедически образованной особой. Хотя, надо признать, нечасто балуете лучших граждан этого скромного, но славного города своим обществом. – Он склонил голову, как бы печалясь о столь вопиющей обделенности тех, к кому относился с поистине отеческой заботой. – Во всяком случае, я прошу вас составить нам сегодня компанию и разбавить вашим очарованием наш серьезный, адвокатско- государственный кружок.
– Не знаю, удобно ли это будет? Я мало знакома с вашими гостями, – настороженно ответила Сеньора.
– Мадам, вам это и необязательно, в вашем доме легко исправить это досадное упущение. Надеюсь, вы ничего не имеете против их профессии?
– О нет, как можно? Разве гостеприимство, оказанное моим мужем и мною, не передает, насколько высоко наше мнение о вашем судейском сословии!
– Осторожнее, мадам. Все, кто будет нынче вечером пользоваться вашим гостеприимством, участвуют и в заседаниях тюремного трибунала, – мягко прошелестел он, закончив беседу, и вышел из лаборатории, не заметив холодной улыбки, которая мертвым цветком расцвела на ее лице.
Глава 13
Месть Сеньоры
Прибыла карета с гостями. Шумной группой они проследовали в гостевой зал с пылающим камином, из открытых дверей которого можно было наблюдать стол, заставленный посудой и стеклом. Основательно подкрепившись, решив текущие дела, они продолжили беседу, заметно оживившуюся под воздействием обильных возлияний.
Пока они ужинали, Сеньора была избавлена от необходимости постоянно присутствовать при этих разговорах, обнося всех блюдами и следя за своевременным наполнением тарелок и бокалов. Делала она это так незаметно и ненавязчиво, что ее почти и не замечали.
Она даже не пыталась постигнуть этих странных людей, казалось извращенно понимавших все основные принципы существования человека и общества. Когда она вернулась с десертом, все перешли к камину и закурили трубки, продолжая те же прения, приводя, видимо, давно уже ставшие привычными аргументы и контраргументы. Каждый из них видел себя поборником прав и спасителем третьего сословия, еще недавно бесправного и безголосого, а теперь обретшего рупор в их лице.
– Вспоминаю, каких трудов нам стоило обратить в нашу веру косные корпорации. Все, кроме судейских и врачей, разумеется. – Морелле, вольготно расположившись в центральном кресле у камина, пускал облака пахучего дыма в потолок. – Даже методы, так хорошо зарекомендовавшие себя в Дижоне и многих других городах, иногда с большими трудностями помогали добиться требуемого результата на выборах или ассамблеях здесь. А все оттого, что слишком уж отсталая у нас провинция и город чересчур мал для подлинно активных действий.
– Вчера, попробуйте-ка представить, ко мне пришли с жалобой. Жители улиц, прилегающих к центральной площади, видите ли, недовольны смрадом, распространяемым от гильотины. За последнее время крови скопилось там чрезмерно, что и потревожило горожан с нежным обонянием! – Арну, еще совсем юный, но активный член кружка, принимал живейшее участие в работе городского совета, уже был замечен Конвентом и нетерпеливо ожидал со дня на день приглашения в Париж для более ответственной должности. Это был чрезвычайно живой молодой человек, большой щеголь и нуждавшийся по сему в больших доходах, о чем неустанно напоминал почти на всех заседаниях совета.
– И что же вы на это им ответствовали, дорогой друг? – поинтересовался слегка ироничным тоном Буланже. Он точно знал, какие доносы писали участники этого ужина друг на друга, и примерно догадывался, какими пасквилями на его счет снабжали Конвент.
– Что если революции будут нужны реки крови, мы не остановимся на достигнутом, намекнув, кстати, кто именно будет источником этих самых рек! – ответил Арну, вызвав всеобщий, громкий смех.
Наконец утомившиеся гости стали прощаться, говорливой группой перейдя к карете, а затем и отъехали восвояси. Сеньора стала ждать. По всем расчетам, роковая минута должна наступить уже совсем скоро. Боясь кощунства, она, как ни желала, все же отказалась от молитвы. Часы пробили полночь. Пора.
Взяв свечу, она пошла в дом. Идя по коридорам, не испытывая ни страха, ни беспокойства, полностью отдавшись воле Провидения, она двигалась плавно и неслышно. Как призрак, проскользнув мимо мертвых и темных помещений, остановилась у лучшей гостевой спальни, которую выбрал Буланже. За дверью не раздавалось ни звука. Глубоко вздохнув, она медленно вошла в затемненную комнату, которая предшествовала самим покоям с огромной кроватью, увенчанной балдахином.
Отдернув тяжелый занавес, она, вздрогнув, сразу же наткнулась на широко раскрытые глаза Буланже, блестевшие в неверном свете ее свечи. Не обращая более на него внимания, Сеньора поочередно зажгла свечи в канделябре, стоявшем у кровати. Все движения ее были спокойны и неторопливы. Закончив со свечами, она всмотрелась в лицо неподвижного Буланже. Удовлетворенно кивнув, прошла к бюро с аккуратными стопками бумаг и отыскала нужные документы. Затем вернулась к кровати и присела в кресло напротив.
– Думаю, вы уже догадались, в чем дело. – Она говорила, не скрывая презрения, но с достоинством и почти бесцветным голосом.
