— Разве все так безнадежно? Мы собирались сделать это с тобой вместе, для отца. Для Крови. Я не хочу этой… грязи. В любом случае, что смогут на'кирим и горстка лесных тварей против армии?
Она пожала плечами:
— Не знаю. А что плохого в попытке? Мне он нравится не больше, чем тебе, но раз уж судьба так распорядилась, что Эглисс — оружие, значит, надо его и использовать в качестве оружия против наших врагов. У нас нет выбора.
— Надеюсь, эти лесные твари хотя бы хорошие стрелки, раз уж ни на что больше не годятся. — Кейнин оглянулся на инкаллимов, клинки которых так и сверкали на раннем утреннем солнце, но увидел, что Шрева не смотрит на своих подчиненных, она открыто наблюдает за Наследником Крови.
Он отвернулся:
— Очень хорошо. Давай поговорим с Эглиссом. Если он сможет вернуть к нашему делу Белых Сов, значит, у него больше талантов, чем я думал. Как ты говоришь, от попытки мы ничего не теряем.
IV
В рядах армии, которую Кейнин и Вейн выводили из Андурана, не было слышно ни песен, ни шуток. Угрюмая тишина висела над плотными рядами воинов. В этом молчании мужчин и женщин Горин-Гира чувствовалась определенная решимость, что заставляло очень нервничать рекрутов-тарбенов, которыми их пополнили, поскольку открытое, массовое сражение с сильным противником не относилось к любимым военным приемам тарбенов. Все-таки в глубине души они так и остались налетчикам, привыкшими нападать из засады.
Хотя Кейнин с сестрой целый час обсуждали самый разумный курс, в исходе никто не сомневался. Оба знали, что не могут отойти на север. Начни они отходить, Кросан и Ленор ок Килкри-Хейг соберутся с силами и пойдут следом за ними. Если же стоять и сражаться, то победа была все еще возможна… если судьба позволит. А в случае победы Замок Андуран может пасть прежде, чем враги смогут организовать еще одну попытку облегчить участь осажденных. Вейн решительно поддержала догадку Кейнина: дать сражение. Испытать судьбу и сделать это в открытом поле, настолько далеко от города, чтобы Кросан, мало ли что, не мог вмешаться. Курс Пути давным-давно предопределен, его не избежать; только лицом к лицу.
Наконец, в поход выступили инкаллимы во главе со Шревой. Кейнин не просил их идти. Этого, как и всего остального, чем занимались инкаллимы, они захотели сами. Хотя перед выступлением выкрасили волосы, которые стали блестяще черными как смола. Очевидно, это означало, что инкаллимы намерены сражаться.
Под тяжелым небом и моросящим дождем они миновали Грайв. В городке было тихо и спокойно. Не поднимались дымы из труб, на улицах пусто, а окна в домах плотно закрыты. Большинство жителей ушли, оставшиеся попрятались. Земля здесь была ровной, пересеченной узкими каналами, то тут, то там виднелись хилые деревца, в основном заросли ивы и ольхи. Брошенный скот безутешно ревел, когда мимо него проходила армия. Кейнин выделил несколько воинов, чтобы они собрали и отогнали скот в Андуран. Над невидимыми отсюда трупами кружились вороны, коршуны и канюки. Кейнин подумал, что скоро и его так же сожрут…
Они недалеко отошли от Грайва, когда вернулись высланные Кейнином вперед конники. Они сообщили, что вражеская армия всего в нескольких часах пути и движется по южному краю Вод Гласа. Кейнин нашел место, на котором любая атака на его ряды вынужденно пойдет через топкое, заросшее травой поле, и построил войско. Каналы на севере и юге затруднят любую попытку обойти его позиции; ему казалось, что хоть и чреватая многой кровью и ранами, но лишенная любой возможности маневра, встреча лицом к лицу дает ему надежнейший шанс на победу. Две сотни и столько же конников он оставил в тылу, со Шревой. Инкаллимы расположились справа, позади главной линии. Они тут же опустились на корточки. Он не вмешивался и не стал ронять свое достоинство, выспрашивая у Шревы об ее намерениях.
С таким малым числом конников он не мог надеяться атаковать. Слишком много лошадей осталось в Хаккане или пошло на еду в Анлейне. Ему оставалось только ждать и надеяться, что копий, храбрости и грязи под ногами будет достаточно, чтобы выдержать нападение, которое, он это знал, вот-вот произойдет. Если Эглисс каким-либо образом сумеет заставить Белых Сов сражаться, это может помочь, но Кейнин никогда не простил бы, если бы метис не выполнил обещанного. Эглисс ушел еще день назад и должен был бы уже вернуться. Впрочем, ничего особенного: как бы на'кирим ни играл своим получеловеческим голосом, Кейнин никогда на самом деле не верил, что он способен, при всем его умении убеждать, при всех его уловках и даже обмане, уговорить лесных тварей еще раз послужить целям Темного Пути. Тем более раздражала бьющая через край готовность полукровки услужить, неослабное и назойливое, а потому жалкое, желание снискать расположение.
Справа от Кейнина, довольно далеко, над плоским простором Вод Гласа неясно вырисовывались какие-то темные очертания. Это мог быть только Кан Эвор, затопленный город, который когда-то был домом Крови Гир, а ныне, как лишенный свободы любовник, взывал к сердцу каждого северянина на много миль окрест. Вот где нужно испытывать судьбу, на виду у этих покосившихся башен. И так близко к Грайву, который стал вечным домом Тегрику, сотня человек которого держала Каменную Долину против Кровей Килкри целый день, пока народ Темного Пути бежал на север. Только инкаллимы называли себя Детьми Сотни, но любой воин мог бы черпать вдохновение из примера Тегрика. Именно здесь и сегодня Кейнин должен занять свою позицию.
Далеко от Андурана, за головокружительными пиками и мощными ледниками Тан Дирина, падал легкий снег на склоны, окружавшие Замок Хаккан. Только-только миновала ночь, впервые за неделю прекратился порывистый ветер, обдувавший все земли Горин-Гир, и утренний снежок ложился на промороженную землю.
Ледок потрескивал под ногами Регнора ок Гира, Верховного Тана всех Кровей Темного Пути. Он шагал к входу в катакомбы, служившие подземным кладбищем. Накидка из соболиного меха мела по земле, поднимая в воздух стайки легких снежинок. За ним шагала дворцовая челядь Энгейна ок Горин-Гира. Воины бывшего Щита Тана шли в середине процессии и несли на плечах завернутое тело. Над процессией стояла полная тишина, только тяжелый топот да колокольный звон, доносившийся снизу из замка и отражавшийся от окружающих скал. Низкие, плотные облака улавливали эхо и тоже отражали его, накладывая один звук на другой и сотрясая воздух.
Верховный Тан держал путь к входу в тоннель, который разинул свою пасть, словно служил убежищем какому-то огромному каменному зверю. Внутри горели факелы, освещая проход в пещеру, где Ангейн должен присоединиться к прошедшим этот путь до него. Регнор не вошел. Он стоял у входа, когда носильщики пронесли мимо него тело и вошли внутрь. Вдова Энгейна, Вэна, облаченная в траур, который носили только вдовы, последовала за ними. Не поднимая глаз, она прошла мимо Верховного Тана. Самая старая охотничья собака ее умершего мужа — большой серый пес, все последние дни не отходивший от постели больного, — вяло и безрадостно шел рядом с ней.
За ней вошла только еще одна фигура, прятавшаяся от взглядов под широким серым плащом. Большой серый капюшон полностью закрывал лицо. Теор, Первый в Мудром Инкалле. Его одежда ничем не отличалась от одежды самого скромного, только начинающего службу инкаллима; ничем, что могло бы намекнуть на огромную власть, не уступавшую власти самого Верховного Тана.
Остальные придворные покойного остановились недалеко от Регнора и остались ждать снаружи. В воздухе начали кружиться снежинки. Никто не разговаривал. Колокола звонили и звонили, теперь праздничным перезвоном. Регнор ждал.
Первым появился Щит Энгейна, исполнивший последний долг. Чуть погодя вышли Вэна и Теор. Двигаясь по проходу, они гасили горевшие по стенам факелы, так что по пути их движения назад к свету, тьма возвращала себе территорию и становилась владыкой мертвого Тана. Когда Вэна проходила мимо, Регнор, склонив голову, предложил ей руку, и она сразу приняла ее. Пес, так и остававшийся рядом с ней, равнодушно взглянул на него.
