— Он ждет в покое, моя госпожа, — сказал Верховный Тан. — Счастливый человек, он уже оставил этот горький мир позади.
Он посмотрел на тыльную сторону ее руки. Много лет назад, еще до того, как она была помолвлена, он сам попытался взять эту женщину на брачное ложе. Она была прекрасной, великолепной, надменной девушкой, и она отказала ему. Это требовало некоторой храбрости, поскольку в те дни он отличался довольно сумасбродным характером.
— Действительно счастливый, — ответила она. — Я увижусь с ним снова и с нетерпением жду этого. — Голос у нее был совсем не такой слабый, как рука. В душе она осталась той же девушкой, какой он ее помнил. Она подошла к остальным, и все столпились вокруг нее.
Первый из Мудрого Инкалла стоял рядом с Регнором. Они наблюдали, как толпа делила сласти и чаши с крепким пшеничным напитком. Начались негромкие разговоры, иногда то тут, то там раздавался легкий смех. Наверное, Вэна рассказывала им о первой жизни своего супруга и о том, что ждет его во второй. В землях Темного Пути смерть не повод для слишком глубокого траура. Внизу один за другим умолкали колокола.
Теор откинул капюшон плаща, всем открылись начинающие седеть волосы. Его губы, прятавшиеся в короткой бородке, были в черных пятнах из-за многолетнего употребления стеблей особого растения, используемого во время предсказаний; кожа уже забыла свою юность и обвисла на щеках. Только глаза остались живыми и яркими и скорее подошли бы лицу лет на тридцать моложе.
Скрип тяжело груженной повозки привлек его внимание к дороге, проходившей внизу, по долине. Две лошади, которых нахлестывали несколько тарбенов, тащили телегу по неровной дороге. На ней стояла клетка, в которой, качаясь, низко и протяжно ревел огромный медведь.
— Определенно предназначен Замку Хаккан, — вздохнул Теор и покачал головой.
— Не одобряешь, — констатировал Регнор, разглядывая зверя в клетке.
— Травить медведя по поводу смерти господина — след веры тарбенов, существовавшей еще до того, как здесь появились мы. Тогда медведь был знаком отличия их вождей. Должен ли Мудрый Инкалл одобрять подобное заимствование Кровью Пути?
Телега грохотала, одно из колес билось в колее, медведь ревел, тарбены орали и бряцали копьями по прутьям клетки.
— Теперь это ничего не значит, — сказал Регнор. — Состязание для пьяниц, провозглашающих тост за ушедшего хозяина. И кстати, хорошее состязание. Ты видел, Первый, каких собак они разводят для такой охоты? Таких злобных! Они в момент разделают даже тех чудовищ, которых использует твоя Охота. Однако этот медведь, похоже, и многих из них способен был бы забрать с собой.
Темные губы инкаллима покривились.
— Каковы бы ни были его достоинства, это — плохая традиция. Энгейн ушел дожидаться возрождения в более ярком мире, а не на какую-то гору, которую охраняют медвежьи призраки. У нас достаточно неприятностей и без танов, поддерживающих традиции, дошедшие до нас из тьмы невежества.
Регнор фыркнул:
— Все мы теперь тарбены, Теор.
Теор с негодованием взглянул на Верховного Тана:
— В моем роду тарбенов нет. Как и в твоем.
— Ну, раз ты так говоришь, Мудрец… Хотя на севере остались только две чистые родословные, наши. Но в конце концов какое это имеет значение? Даже моя собственная Кровь, ветви Фейн и Вин, насчитывает множество тарбенов среди своих присягнувших сторонников. Да и в Щите у меня хватает тех, кто в какой-то мере тарбен. И ты не хуже меня знаешь, что в человеке, которого мы только что отправили на покой, чтоб он рассыпался в прах и никогда не пробудился, — Регнор сделал вид, что не заметил, как при этих словах Теор дернулся от отвращения, — много было следов дикости. Говорят, у его бабки были не совсем обычные вкусы. Так или иначе, но если бы мы для оздоровления нашей крови не разбавили ее кровью дикарей, то к нынешнему времени у нас были бы одни уроды и идиоты. Хотя глядя на то потомство, что произвели мои вассалы, невольно задаешься вопросом, достаточно ли мы нашу кровь разбавили.
Теор хотел ему ответить в том же духе, но передумал и опять перевел взгляд на медведя.
— Может, ты и прав, — сказал он. — Во всяком случае, немного осталось тарбенов, так и не преклонивших перед тобой колена. Остальные большей частью Спасенные.
— В самом деле. — Регнор порылся в недрах широкого плаща и достал флягу. Открыв ее, он сделал большой глоток и с удовлетворением вытер губы. Потом предложил флягу Теору, но тот отказался.
— Много теряешь, — проворчал Верховный Тан. — Эта дрянь — мощная защита от простуды. Пойдешь со мной пешком? Не важно, что остальным хочется на тризну, они все равно не осмелятся вернуться в замок раньше нас. Хотя я терпеть не могу, когда они простужаются.
И они пошли рядышком, господин Кровей Гир и господин инкаллимов, а остальные начали спускаться следом, как хорошо вымуштрованные солдаты. Щит Верховного Тана сохранял почтительное расстояние, чтобы не мешать доверительной беседе высоких особ. Внизу, вдоль склона, в ту же сторону ползла телега с медведем, которого в замке ожидала кровавая кончина.
— Ты какое-то время пробыл в катакомбах с Вэной, — поинтересовался Верховный Тан.
— Мы немного поговорили, — ответил Теор. — Ее интересовали мои взгляды на то, действительно ли ее муж угодил Пути, чтобы заслужить возрождение в новом мире.
— Не могу сказать, что очень сожалею о кончине Энгейна, все-таки он был слаб духом, — сказал Регнор.
— В сердце он был верен Темному Пути.
— Это верно. Как и Темный Путь ему. — И Верховный Тан сделал еще один, затяжной, глоток укрепляющей жидкости. Снег сыпал ему на голову, таял и стекал на лоб. — Нашел время умереть, да еще когда дети затеяли эту сумасшедшую авантюру на юге.
Теор возразил:
— Они делают то, чего от них требует судьба, но, согласен, всем нам было бы легче, если бы он прожил подольше или если бы хотя бы Кейнин оставался в Хаккане.
— Да еще там же ваша маленькая воительница, — хохотнул Регнор. — Что за женщина! Я многое отдал бы, чтобы в моем Щите было хоть несколько таких.
Теор забормотал:
— Шрева… своя собственная женщина, и ее не так легко отговорить от того, на что она нацелилась. Она поверила, что Колглас может быть взят. Когда кто-то так страстно желает испытать свою судьбу, это его право. Как бы то ни было, я не вмешиваюсь в дела Боевого Инкалла. Это владения Найва.
— Да уж, он воспитал из Шревы сильного ворона. Тем не менее она может встретить в Вейн достойного противника. Бедный-бедный Кросан; с такими врагами, как Шрева и Вейн, да с таким союзником, как Гривен ок Хейг, он напоминает счастливчика на осле, окруженного волчьей стаей. — Регнор последним глотком опустошил флягу и отшвырнул ее. Она загремела по камням. Он надул щеки и поднял воротник. — Вечером похолодает. Облака разойдутся, как только появятся звезды.
Некоторое время они шли молча. У клетки с медведем опять поднялась суета, и Регнор кинул взгляд вниз по склону. Сопровождающие пытались рычагом приподнять зажатое в колее колесо. Они выкрикивали ругательства на своем грубом языке, телега раскачивалась взад и вперед, бока лошадей уже покрылись кровью от хлыстов погонщиков.
Регнор фыркнул от отвращения:
— Ох уж эти люди, никогда не умели управляться с лошадьми.
— Пока мы не пришли, здесь лошадей не было. Расскажи мне, что, как ты думаешь, случится, если Вейн и Кейнин не вернутся с юга Долины?
— Ах, так ты хочешь обменяться донесениями лазутчиков? Что ж, согласен. Мои сообщают, что канюки Гейвена уже следят за землями Горин. Предположительно, Лаккен готов предложить мне серебро, добытое в рудниках за десять лет, если дети Энгейна умрут. А что тебе доносит Охотничий Инкалл?
Хранитель мудрости пожал плечами:
— То же самое. Но Оринн ок Вин-Гир тоже домогается этих земель и не желает видеть, как они переходят к Гейвен-Гиру. Энгейн сослужил бы тебе лучшую службу, если бы имел большую семью или хотя
