— Ты язык не распускай, — посоветовал ему Мелвин. — Магия не всегда богомерзкая. Обижусь, обращусь псом, пооткусываю руки-ноги, что будешь делать?
Бенедикт улыбнулся ехидно и ответил так:
— Вы лучше подумайте, ваше высочество, что сами станете делать, когда меня пообкусываете. Без моего благословения вашему высочеству в Локлире не укрепиться никак. Сельские рыцари если что в башку себе вобьют, так потом булавой не вышибешь. Если решат, что перед ними дьявольский чернокнижник, так уже не успокоятся, пока не истребят. Соберутся на пир, напьются, раздадут пьяных обетов всем святым, кого помнят, типа, бессмертной душой клянусь истреблять оборотня в рыцарских погонах, покуда хватает жизни. А когда протрезвеют, рады будут назад все откатить, но не осмелятся, потому что за бессмертную душу страшно. Проще в разбойники уйти, чем обречь душу на вечные муки во имя общечеловеческих ценностей. Помните, как в Худе разбойники барона местного насмерть затравили?
Мелвин поежился и передернул плечами, при этом шейные позвонки ощутимо хрустнули.
— Может, я тебе поменьше голову наколдую? — предложила Бонни. — Смотрю, как ты мучаешься, аж сердце кровью обливается!
— Поздно уже, — покачал головой Бенедикт. — Как будешь народу объяснять, что у святого голова уменьшилась? Ненастоящий, скажут, святой, это, наверное, не святой, а демон в кощунственном обличье, прости господи.
— Ты мне лучше вот что скажи, — сказал Мелвин. — Если я приду в Локлир, убью Роберта и открою дружине свой истинный облик, ты подтвердишь мое благочестие? Типа, что не я злоупотреблял сатанинской магией, но богомерзкий Роберт?
— Сатанинской магией всегда злоупотребляет проигравший, — ответил ему Бенедикт. — Только в сказках и житиях святых очевидно с самого начала, где добро, где зло, и кто на какой стороне. Свет, тьма, святость, сатанизм… Ты настоящего черта видел хоть раз?
— Конечно, — кивнул Мелвин. — Полчаса назад, например.
— Ты про дракона, что ли? — поморщился Бенедикт. — Да какой это, к хуям, черт? Оборотень это. Он, конечно, противный и страшный, но не больше, чем любая другая нечисть. А я однажды настоящего черта победил в честном бою.
— Неубедительно, — хмыкнул Мелвин. — Не хочу вас обидеть, святой отец, но храбрости вам, как бы помягче сказать, не дано…
— Так я же не нарочно победил! — воскликнул Бенедикт. — Я же не знал, что это реальный черт! Сначала подумал, обычный деревенский парень, потом решил, что разбойник-еретик, думаю, сейчас прикончит меня, ну и въебал посохом от отчаяния. Чтобы на сверхестественное существо выйти один на один в здравом уме и трезвой памяти — это надо совсем ебанутым быть. Я не такой.
И в этот момент Мелвин кое-что вспомнил.
— Бонни! — позвал он. — Ты, помнится, что-то говорила насчет артефакта в посохе святого отца.
— Какой к хуям артефакт! — возмутился Бенедикт. — Вообще одурела!
— Какой есть, — сказала Бонни. — Вовсе я не одурела. Колдовская аура у этого артефакта очень сильная, я за десять футов чувствую. Я так думаю, что тот черт, о котором святой отец только что рассказывал, на самом деле был обычный оборотень из Гримпенской трясины, притом из числа самых безобидных оборотней. На другого святой отец не отважился бы попереть с дрыном наперевес. Вот представьте себе, ваше высочество, приказали вы какому-нибудь рабу перенести ваш меч с одного места на другое, а на этого раба вдруг напал разбойник, накостылял по шее и меч отобрал. А потом разбойник этот показывает своим дружкам рыцарский меч и хвалится — я, типа, крутой, рыцаря победил…
— Да иди ты на хуй! — возмутился Бенедикт. — Кто дал тебе право порочить духовное лицо? Да по тебе костер плачет, еретичка хуева!
Мелвин нахмурился.
— Ты поосторожнее со словами, — сказал он. — Если не передумал со мной договариваться, то за речью следи, а то я обижусь, перекинусь снова собакой и загрызу, и посох твой дьявольский ни хера тебе не поможет.
— Он не дьявольский! — рявкнул Бенедикт.
— Цыц! — рявкнул Мелвин в ответ. — Хватит уже пиздеть не по делу, пора начинать мероприятия планирвать. В общем, так. Идем в Локлир, там ты меня представляешь народу, я всех благословляю, совершаю чудо-другое…
— Какое еще чудо? — изумился Бенедикт. — Вы не перегрелись ли на солнышке, ваше высочество?
— Его высочество, наверное, имеет в виду ебнутых теток, склонных к одержимости демонами, — предположила Бонни. — Есть такой тип женщин, они для демонов очень привлекательны, как говно для опарышей. А когда к одержимому телу приближается могучая мистическая сила, неважно какой ориентации, демонами овладевает беспокойство, они часто покидают захваченные тела и удаляются хер знает куда. Со стороны это воспринимается как чудо.
— Гм, — сказал Бенедикт. — Иисус Христос изгонял демонов… Ты на что намекаешь, кощунница?! Типа, божьи чудеса уже не чудеса?
— Некоторые чудеса, некоторые не чудеса, — спокойно ответила Бонни. — То, что Иисусу приписали лишнего, ничуть не умаляет его реальных достижений.
— Бонни, будь добра, помолчи, — сказал Мелвин. — Ты абсолютно права, я имел в виду именно это, но не перебивай меня больше. Так вот, мы идем в Локлир, я всех благословляю, совершаю чудо-другое, затем перекидываюсь в собаку и ликвидирую Роберта. После этого Бенедикт произносит проповедь и…
— Озверевшая толпа рвет нас на куски, — перебил его Бенедикт. — Ваше высочество превращается в летающую херню и улетает на хер, а нас с Бонни убивают. Мне не нравится такой план.
— Твои предложения? — спросил Мелвин.
— Пусть ваше высочество поживет какое-то время у нас в обители, — предложил Бенедикт. — Под видом святого Михаила, само собой. Монахи привыкнут к святому, перестанут дичиться, вначале станут домогаться благословений, потом начнут просить попроповедовать. Пойдут слухи, что святой творит чудеса, эти слухи всегда расходятся со страшной силой, стоит только, ну, не знаю…
— Артефакт у лешего отобрать, — подсказала Бонни.
Бенедикт нахмурился, но тут же улыбнулся.
— Например, так, — согласился он. — Так вот, о чем я… Я так думаю, в Локлир нам специально ехать не надо. Или ваше высочество желает уничтожить Роберта непременно собственной рукой?
Мелвин ненадолго задумался над вопросом, затем ответил:
— Да мне похуй.
— Мне кажется, об Роберта руки марать не надо, — сказал Бенедикт. — Пусть лучше его сметет народное восстание. А когда начнется анархия, Бонни ваше высочество расколдует, я засвидетельствую, что это божье чудо, вы вступите во владение уделом, как положено, тут даже его величество вряд ли осмелится что-либо опротестовать.
— Гм, — сказал Мелвин. — А это дельный аргумент.
— Вот именно! — воскликнул Бенедикт. — Когда узурпатора собственноручно уничтожает истинный ярл — это хороший сюжет для героической песни, но по жизни так не делают. Лучше пусть как бы господь все решит. Хотя… Если ваше высочество обладает какими-то еще сверхествественными талантами…
— Бонни! — позвал Мелвин. — Какими еще талантами я обладаю?
— Понятия не имею, — пожала плечами Бонни. — Могу сказать одно — плоть твоя суть плоть Гримпенской нечисти. А какими свойствами эта нечисть обладает — по-моему, вообще никому неизвестно, кроме самой нечисти. Потом можно будет опыты провести, если время будет… А кстати, как ты переродился в эту нечисть? Это случилось, когда мятежники посреди болота прятались на острове?
— Наверное, — сказал Мелвин. — Точно сказать не могу, но очень похоже, что тогда. Там, на болоте, очень необычные вещи происходили. Вначале прилетела какая-то херня…
— Летающая тарелка? — быстро переспросил Бенедикт.
— Нет, на тарелку совсем не похоже, — покачал головой Мелвин. — Скорее на собачью миску или даже на свиное корыто.
