— Я, — ответила Бонни. — Отравила бледными поганками. Он такой мудак был…
— Суровая ты женщина, — сказал Мелвин.
— Жизнь суровая, — вздохнула Бонни. — О, гляди! Помнишь, та поляна, где на нас дракон напал? Так вот она!
— Точно, — кивнул Мелвин. — Эй, Бенедикт! Готов сразиться с драконом?
Бенедикт остановил коня, некоторое время размышлял о чем-то неведомом, затем спешился и стал раздеваться.
— Бенедикт, ты ебанулся? — спросил его Мелвин.
— Я не ебанулся, — ответил Бенедикт. — Со мной разговаривал господь и ниспослал откровение. Остаток пути я должен проделать пешим, босым, с непокрытой головой и в рубище.
— Где же ты найдешь рубище? — удивился Мелвин.
— У меня нижнее белье ветхое, — объяснил Бенедикт. — Сойдет.
— Ну, как знаешь, — сказал Мелвин. — Эй, рыцари! Как там тебя, Брюс! Будь любезен, поохраняй святого отца, а то ему тут откровение было…
— Брюс, иди на хуй! — рявкнул Бенедикт.
Сэр Брюс, только что повернувший коня, невозмутимо вернул животное на прежний курс.
— Поехали, Бонни, — сказал Мелвин, посмеиваясь.
— Ничего не понимаю, — сказала Бонни, когда они немного отъехали. — Что это на него нашло?
— Трусость, — объяснил Мелвин. — Он раньше не думал, что на нашем пути может сидеть дракон в засаде, а теперь подумал. А кто для дракона первейшая цель?
— Ты, — сказала Бонни.
— А вторая?
— Бенедикт.
— Все верно, — кивнул Мелвин. — Вот он и маскируется. На свой артефакт он не слишком полагается, на рыцарскую охрану — тем более. А смешается с голодранцами, глядишь, дракон и не заметит.
— Раньше надо было думать об этом, — заметила Бонни.
— Однозначно, — кивнул Мелвин. — Бенедикт никогда не отличался умом и сообразительностью. Он другим берет, наглостью и жестокостью.
— Жестокость-то откуда? — удивилась Бонни. — Раньше его в этом никто не обвинял.
— Те, кого он пытал, его уже ни в чем не обвинят, — сказал Мелвин. — А кого не пытал, тем похуй. Я — редкое исключение.
— Что-то не чую дракона, — сказала Бонни. — Сдается мне, не сидит он в засаде.
— Ну и заебись, — улыбнулся Мелвин. — Пусть этот мудак ноги разомнет, ему полезно.
Некоторое время они ехали молча, затем Бонни спросила:
— Мелвин, что будет с нами?
— А я-то почем знаю? — пожал плечами Мелвин. — Или со щитом, или на щите, а что конкретно — нам знать не дано.
— Я не об этом, — сказал Бонни. — Я о нас с тобой. Ты недавно сказал, что Бенедикт слишком много знает. Я знаю не меньше.
Мелвин рассмеялся, нагнулся с седла, ухватил Бонни за плечо, притянул к себе и смачно поцеловал в губы. Какие-то пешие долбоебы, наблюдавшие за святым похода с почтительного расстояния, засвистели и заулюлюкали.
— Я тебя люблю, — сказал Мелвин. — Женой я тебя не сделаю, ты уж извини, родом не вышла, но официальной фавориткой станешь. Как вступлю во владение замком, дам тебе дворянство за особые заслуги, какой-нибудь удел маленький… Детей наших признаю официальными бастардами… Чего так смотришь?
— Ничего, — сказала Бонни и пожала плечами. — Спасибо тебе, ты щедрый.
— Не понял, — сказал Мелвин. — Ты так говоришь, как будто я на самом деле не щедрый, а ты иронизируешь. Будто хочешь чего-то большего.
— Нет, большего я не хочу, — покачала головой Бонни. — Раньше я надеялась на большее, но теперь вижу, что зря.
— А на что ты надеялась? — спросил Мелвин.
— Что ты не ограничишься титулом ярла, — ответила Бонни. — Корона сама плывет тебе в руки, а ты не замечаешь. Я думала, ты глазастее.
— Я все замечаю, — сказал Мелвин. — Просто я не ставлю перед собой слишком далеких целей. Я ставлю перед собой реальные цели. Сначала надо убить Роберта и захватить Локлир. Потом удержаться в захваченном Локлире. А потом уже идти на Лондон, если сложится благоприятная обстановка.
— Обстановка сложится благоприятная, — заверила его Бонни. — Твое колдовство и мое колдовство вместе такая сила, что против нее ничего не устоит. — И неожиданно добавила: — У меня ничего нигде не зудит.
— А что должно зудеть? — не понял Мелвин. — И почему?
— У тебя, когда ты начал превращаться в оборотня, зудело в паху, — объяснила Бонни. — А у меня не зудит. Значит, от тебя ко мне ничего не передалось, и я никогда не стану оборотнем. Обидно.
— Гм, — сказал Мелвин. — Это как посмотреть. Не хочу тебя пугать, но если бы ты начала превращаться в оборотня, у меня возникло бы искушение.
— Понимаю, — кивнула Бонни. — Если бы я ощутила начало превращения, я бы от тебя убежала как можно дальше, пока оно не закончится.
— Либо убеждала бы меня изо всех сил, что никакого превращения не происходит, — добавил Мелвин.
— Об этом я не подумала, — сказала Бонни. — Наверное, мне все-таки надо было убежать.
— Никуда убегать не надо, — сказал Мелвин. — Зря ты так боишься моей подозрительности. Сразу видно, что не из дворянского рода. У нас, дворян, каждый понимает, что быть чрезмерно подозрительным не лучше, чем быть недостаточно подозрительным. Когда ты совсем не доверяешь людям, ты их провоцируешь на предательство. Зачем честно служить феодалу, который все равно тебе не верит? Друзьям и вассалам надо доверять, это каждый феодал усваивает с молоком матери. И еще нельзя верить, что другие люди умнее тебя. Отец меня учил, что когда планируешь интригу, надо всегда исходить из того, что твой противник равен тебе по уму, не глупее и не умнее. Потому что когда противника переоцениваешь, это тебя демотивирует и получается еще хуже, чем когда его недооцениваешь. Я, наверное, непонятно говорю…
— Нет, все понятно, — сказала Бонни. — Я — твой противник, чего тут непонятного…
— Да еб же твою мать! — воскликнул Мелвин. — Ну какого хера ты все понимаешь наоборот?! Я говорил о тебе как о противнике сослагательно, в том смысле, что если я подумаю, типа, а вдруг моя милая Бонни на самом деле мой противник, то тогда…
— Не надо так говорить, — сказала вдруг Бонни. — Лучше поцелуй меня.
Они стали целоваться, и сэр Дэвид, издали наблюдавший за ними, сказал:
— А у этого святого губа не дура.
— Но мозгами его господь обделил, — добавил сэр Брюс. — Ибо баба, уморившая трех мужей, уморит и любовника, а всякая ведьма раскаивается только на костре и нигде более. Запомни это, Адриан, и никогда не забывай.
— Так точно, сэр Брюс, не забуду, — пообещал юный сэр Адриан.
— Дружина и гарнизон, становись! — скомандовал Реджи Хеллкэт. — Равняйсь! Смирно! Ваше высочество, дружина и гарнизон по вашему приказанию построены! Командовал барон Хеллкэт!
— Здравствуйте, други и братья мои! — выкрикнул Роберт.
— Здравия желаем сюзерену и повелителю! — вразнобой отозвался строй.
— Вольно! — скомандовал Роберт.
— Вольно! — продублировал Реджи.
— Други и братья мои! — обратился Роберт к бойцам. — Пусть выйдет из строя тот, кто хоть раз вовремя получал жалование до моего восшествия на престол сего удела!
