(Вот она — дешёвенькая следовательская уловка! О важном спросить, словно бы о несущественном! О неизвестном — как о само собой разумеющемся!)
Однако Лидия Александровна 'не уловилась'.
— Игорь Олегович вчера с дачи не уезжал. Вчера его не было здесь вообще. Он из города позвонил где-то в шестом часу — могу точней, у меня записано — и сказал, что ночевать, возможно, не приедет, что у него важное деловое свидание. Поэтому волноваться мы, — оговорилась Лидия Александровна, но сразу поправилась, — волноваться Алла Анатольевна начала только сегодня. После двенадцати часов. Когда ей позвонили с работы и спросили, где Игорь Олегович. Его сам Фёдор Степанович, с которым он договорился на одиннадцать тридцать, полчаса уже дожидается — вот-вот сорвётся крупный контракт… Только тогда Алла Анатольевна забеспокоилась… Ведь Игорь Олегович в деловых вопросах всегда был такой пунктуальный… Всегда… Был…
Брызгалову показалось, что Завалишина сейчас заплачет, но она, выдержав паузу, продолжила тем же механически ровным голосом:
— Только тогда Алла Анатольевна — мне… велела обзвонить его знакомых… всех…
Что Завалишина не врёт — майор уже не сомневался. Так сыграть могла только гениальная актриса. Да и то: на сцене — не в жизни. А главное, какой смысл врать, если её показания очень легко проверить? Ни на дурочку же, ни на патологическую лгунью Лидия Александровна нисколько не походила.
'Значит, в Здравницу Бутов выехал из города… Или ещё откуда-то… Да, явно не тот случай, чтобы 'пришёл, увидел, победил'. Ни одну из этих женщин — ни Бутову, ни Завалишину — на кривой козе не объедешь! — отметил незанятый в разговоре участочек брызгаловского сознания: — А не попробовать ли?..'
— Лидия Александровна, ради Бога, простите, но один личный, можно даже сказать, интимный вопрос. Никоим образом не относящийся к делу. Так что, если обидитесь — пошлите меня подальше. Понимаете, одолело любопытство… Чем вы с Аллой Анатольевной красите волосы?
У Завалишиной дрогнули ресницы, и её серо-зелёные глаза с изумлением уставились на майора — будто бы в омертвевшем воздухе повеяло освежающим ветерком. Впервые — за время их разговора.
— Геннадий Ильич, не знаю… зачем вам это?.. но… если хотите… ни Алла Анатольевна, ни я волосы ничем не красим. У нас — естественные.
— Не может этого быть?! — почти непритворно удивился Брызгалов. — Если бы у одной — и то редкость! Но чтобы у двух женщин разом? Такой неповторимо красивый цвет? Нет, Лидия Александровна, как хотите, а я не верю! Такое совершенство природа не повторяет!
От столь откровенного комплимента майора лицо Завалишиной чуть зарделось, но она быстро овладела собой и ответила по-прежнему механически ровным, правда, несколько ожившим голосом:
— Геннадий Ильич, мы, кажется, немного отвлеклись… а вам… спрашивайте… лучше меня, чем Аллу Анатольевну… мы с ней вчера вместе целый день работали с документами… и сегодня до двенадцати — вернее, до звонка с работы — тоже… и всё о том, что вчера и сегодня — лучше меня… а ей, Геннадий Ильич, вы же понимаете, очень больно…
'Ишь, защитница! Ей больно… а тебе? Конечно, Алла Анатольевна — хозяйка: для тебя 'высшее' существо… Да, ничего не скажешь, 'выдрессировал' тебя Игорь Олегович классно… А что, Лидочка, если о вашем любовном 'триумвирате' я тебя — поподробнее? Расспрашивать стану от 'А', до 'Я'? Надолго хватит твоей изумительной выдержки? — мелькнуло в голове Брызгалова, но майор тотчас подавил это искушение: — И чего ты добьёшься подобным образом? Слёз? Истерики? Тебе это надо? А может быть — нравится? Как покойному — Игорю Олеговичу?'
— Лидия Александровна, пока в основном всё. Конечно, не исключено, что в дальнейшем возникнут новые вопросы. Но сейчас — если Игоря Олеговича вчера не было дома — всё.
— В таком случае, Геннадий Ильич, давайте перейдём в гостиную. Простите — не предложила сразу. Но всё так неожиданно… Игорь Олегович… И Алла Анатольевна… Если вы не возражаете — я сейчас к ней… А к вам она — как только сможет.
С этими словами Завалишина провела майора в гостиную, усадила в удобное — в меру мягкое — кресло, на расположенный рядом журнальный столик поставила пепельницу и поднос с соком, минеральной водой, откупоренной бутылкой вина, фужером и двумя высокими стаканами.
— Геннадий Ильич, ещё что-нибудь? Кофе? Коньяк? Сигары?
— Спасибо, Лидия Александровна. Всё — более чем. Я ведь не собираюсь особо засиживаться. Если Алла Анатольевна через пятнадцать минут не спустится — пойду. Сегодня я — не затем, чтобы допрашивать. Просто… посчитал своим долгом сообщить лично…
На обратном пути дорогу перебежал заяц. Умеренно суеверный майор чертыхнулся и сбросил скорость: сильно зашкаливающая за сто стрелка спидометра обосновалась между отметками 'восемьдесят' и 'девяносто'. 'Молодец косой, — мысленно поблагодарил зверька Брызгалов: — Пусть 'хозяева жизни' сами себе на этой дивной дороге разбивают головы и ломают шеи. Для себя построили — сами пусть и ломают'
Всё раздражение из-за почти напрасно потраченного времени нашло себе выход в этом завистливом пожелании. Завистливом — неосознанно. Ибо сознательно Геннадий Ильич неудачником себя не считал, вполне довольствовался славой лучшего 'сыскаря', а бешеные деньги — что же, сегодня они есть, а завтра?..
В свой кабинет майор вернулся в десять минут седьмого и, застав в приёмной задержавшуюся Зиночку, чуточку насторожился. Номинально её рабочий день заканчивался в 18.00, однако обычно, если не было ничего срочного, секретарша уходила домой вскоре после пяти, мотивируя это тем, что обеденный перерыв она практически не использует, перекусывая на месте бутербродами с чаем.
— Зиночка, и ты тоже? С каким-нибудь жутко 'приятным' сюрпризом? Ну, и денёк! Ладно — выкладывай. Что ещё тут без меня стряслось?
— Геннадий Ильич, звонил Костенко. Просил вас — когда вернётесь — сразу позвонить ему. Если поздно — домой. Я спросила, что за спешка, а он меня — 'любопытной Варварой'.
— И это всё? Только — Костенко?
— Ещё из финансового отдела. И прокурор. Но они ничего передавать не велели.
— Зиночка, и ты из-за костенковского звонка задержалась на целый час? Притом, что я мог вообще сюда не вернуться? Застрял бы, допустим, у Аллы Анатольевны. А они с Лидией Александровной — её секретаршей — знаешь, какие гостеприимные хозяйки! Не поговорили и десяти минут, а мне уже и 'Боржоми', и грейпфрутовый сок, и 'Рислинг' — чтобы, значит, во рту не пересохло.
— Ну да, Геннадий Ильич, вы скажите ещё, что и ночевать пригласили, и девочку предложили на ночь — какую-нибудь из бутовских… нет, Геннадий Ильич, всё-таки я вас иногда не понимаю! У них там такое горе, а вы не успели вернуться и шутите, как ни в чём ни бывало?
— Это, Зиночка, профессиональный цинизм… Вообще-то — защита… Ты ведь со мной три года — я думал, привыкла… Конечно, у них горе… И не только у Аллы Анатольевны… Но, Зиночка, я, по-твоему, что: должен был вернуться в расстроенных чувствах? А как, скажи, пожалуйста, мне бы тогда работать? Искать убийцу Игоря Олеговича?
— Ну, Геннадий Ильич… не знаю… вроде бы — всё правильно… только…
— Всё, всё, Зиночка, дискуссию на эту интересную тему давай отложим на потом. А сейчас: мне — работать, тебе — домой. Мальчишка-то твой, небось, заждался?
Слегка расстроенная — и не только тем, что её жгучее любопытство (на даче у 'рабовладельцев' — как там и что?) осталось неудовлетворённым — Зиночка собралась и, попрощавшись, ушла. Закрыв за женщиной дверь, майор снял телефонную трубку.
Разговор с Костенко 'достойно' завершил весь, сложившийся так бестолково день. И на станции, и в Дорофеевке, и в Тощилино между шестнадцатью и двадцатью часами понедельника пять человек видели машину похожую на бутовскую 'Ауди'. Такого же серебристого цвета. А может быть — светло-серого? Бежевого? Салатного? Может быть! А если не 'Ауди'? Если — 'Вольво'? 'БМВ'? 'Форд'? А почему бы и нет! Вполне возможно! Одним словом, светлый автомобиль иностранного происхождения. Да при такой 'точности' показаний ещё повезло, что нашлось только пять человек свидетелей!
