Виктор Иванович, проверь музыканта. Только попозже. А сейчас — Здравница. Лично. А то вчера твои хлопцы такой материал собрали… Совсем, Виктор Иванович, распустил подчинённых! Так что — давай лично! Мне, знаешь ли, твоя 'Антилопа гну' серо-буро-малинового цвета всю ночь не давала спать — работнички!
— Какая ещё 'Антилопа гну'? Опять, Геннадий Ильич, ехидничаешь? Издеваешься над бывшим механизатором широкого профиля? Крестьянином от сохи?
— Ты, Виктор Иванович, что? В Думу никак намылился? В аграрную фракцию? Вот попадёшь — там такая демагогия в самый раз! А у нас, понимаешь ли, не оправдываться, не разглагольствовать, а работать надо! То ли 'Вольво', то ли 'Форд', то ли 'Ауди' — удружил, называется! Гибрид от скрещивания молотилки со швейной машинкой 'Зингер' — как есть 'Антилопа гну'! 'Механизатор от сохи' — ты бы по телевизору не только голых баб и вампиров, ты бы, уж если читать не любишь, и другое бы посмотрел чего: про ту же самую 'Антилопу гну'. Юрский там в главной роли… Ладно, Виктор Иванович, прости, завёлся: прокурор наш с утра достал — два года уже на пенсии, а всё старому дураку неймётся… Значит, так: первым делом — Здравница. Есть соображение, что у Бутова там кто-то был. Постарайся выяснить. А бой-френдом Аллы Анатольевны я пока сам займусь. Как его, говоришь, зовут?
— Сазонов Денис Викторович. Музыкант в 'Золотом якоре'. Выходит, Геннадий Ильич, начальству, как всегда, сливки, а нам — труженикам — паши?
— Ну да, на тебе попашешь. А сливки? Вот погоди, полковник через неделю начнёт снимать с меня стружку — не позавидуешь.
— С вас, Геннадий Ильич, — полковник, а вы — с меня. С вас — через неделю, а вы — сегодня.
— Всё, всё, Виктор Иванович, поговорили — и будет. Дело муторное, а времени — ни хрена. На орехи, думаю, всем достанется. Вернёшься из Здравницы — звякнешь. Если поздно — домой.
Пока майор разговаривал с Костенко, Зиночка соединилась с хозяевами двух бутовских рабынь. Одним из них оказался Фёдор Степанович, с которым, по словам Лидии Александровны, Бутов должен был встретиться во вторник в одиннадцать часов тридцать минут. Поэтому первый визит Геннадий Ильич решил нанести ему.
Фёдор Степанович, полный лысоватый блондин немного выше среднего роста, принял майора в своей конторе — или, по новомодному, в офисе. Хотя три арендованные в бывшей коммуналке комнаты, несмотря даже на евроремонт, на что-нибудь большее, чем контора, по мнению Брызгалова, не тянули. Что при явных связях и тайном богатстве господина Пушкарёва являлось едва ли не вызовом всему городскому истеблишменту.
Не успел Геннадий Ильич переступить порог пушкарёвского кабинета, как хозяин, гостеприимно поднявшись навстречу, заговорил первым:
— Здравствуйте, Геннадий Ильич. Должен признаться — ждал. Со вчерашнего вечера. Точнее — с шестнадцати часов. Когда узнал — вы уж не обессудьте, но своего информатора я вам открывать не буду — об убийстве Игоря Олеговича. Скажу вам больше: что с Бутовым приключилось несчастье — заподозрил раньше. Когда он, не предупредив, не пришёл на нашу заранее оговорённую встречу. И это, когда большая половина деловой репутации Игоря Олеговича держится — извините, держалась — именно на его аккуратности, точности и исполнительности. Да — образован… И в работе с компьютером — мастер. Но для самостоятельного бизнеса главное не это — главное связи. Которых у Бутова поначалу почти что не было, если, разумеется, не считать Кузнецова — отца Аллы Анатольевны.
В этот ошеломляющий словесный поток майор еле-еле сумел вставить своё официальное 'здравствуйте' и, сидя на пододвинутом Пушкарёвым стуле, размышлял, почти не вслушиваясь в излияния бизнесмена: 'И где же ты, Фёдор Степанович, освоил азы 'репрессивной психологии'? Подавить собеседника, не дать ему собраться с мыслями и таким образом создать иллюзию своего всеведения — это, думаю, умеет даже Костенко… Вот только со мной, господин Пушкарёв, не выйдет. Такие трюки я освоил уже на третьем курсе юрфака!'
— Фёдор Степанович, извините, вынужден перебить, — невежливо, но в разговоре с 'психологическим террористом' весьма эффективно, — а Алле Анатольевне вы сообщили сразу? В шестнадцать часов? Или — немного позже?
Однако Пушкарёв умел не только нападать, но и неплохо держал удар:
— Что вы, Геннадий Ильич, с какой стати? Ни вчера, ни сегодня ничего я ей не сообщал! Убийство Игоря Олеговича не такая, знаете ли, новость, которой было бы приятно поделиться с Аллой Анатольевной. Я ведь её едва ли не с детства знаю, и очень хорошо себе представляю, какой это для неё удар. Да и вам, уголовному розыску, перебегать дорогу… зачем мне лишняя головная боль? Ведь информация у меня сугубо неофициальная, можно даже сказать, секретная… Нет, не такой уж я неотзывчивый чурбан — если бы Алле Анатольевне это как-то могло помочь, конечно бы, поделился с ней. А так… Нет, если она узнала — то не от меня.
— Фёдор Степанович, вы так оправдываетесь, будто вы мой подчинённый. А на самом-то деле — ого! Где вы — и где я! И разница явно не в мою пользу! Я ведь об Алле Анатольевне вас только к слову спросил. А вообще-то заехал совсем по другому поводу. Ваша горничная — Вера Максимовна — она ведь с девяносто шестого и по девяносто восьмой рабыней была у Бутова?
— Была! Ну и что? Ей в девяносто восьмом уже двадцать семь исполнилось! Или вас прокурор настроил? Наш неуёмный товарищ Люмбаго? А знаете… пошлите его к чёрту! Из Игоря Олеговича в девяносто восьмом вволю он попил кровушки! Как же — разоблачил 'маньяка'! А утечка информации в прессу? Его рук дело! Этого несгибаемого борца с враждебной идеологией! Да будь, как прежде, его власть — он бы упёк не только Бутова! Пересажал бы половину его рабынь! Как, — Пушкарёв на секундочку замолчал, подыскивая язвительное сравнение, и, не найдя его, продолжил с прежним запалом, — нераскаявшихся проституток! Которых растлил — ими же сам растлённый! — Игорь Олегович. Вы же помните, какие абсурдные приговоры ещё лет десять назад порой выносили наши суды? Но и так — с подачи этого маразматика — некоторые наши газетёнки, помните, в какой раж вошли? Бутова не просто с грязью — с говном смешали! Ведь с той поры — вы это скоро и так узнаете — дела Игоря Олеговича сильно пошатнулись. Думаю, если бы не Алла Анатольевна — верней, не её папа — вряд ли бы он вообще поднялся.
— Спасибо, Фёдор Степанович, приму к сведению. Но ваша ценная информация, — произнося слово 'ценная', майор постарался придать своему голосу максимально возможное безразличие, чтобы ирония чувствовалась лишь лёгким намёком, — мне почти ничего не даёт. Вы ведь не скажете, кому конкретно мешал Игорь Олегович? Кто и какие, кроме самого потерпевшего, понёс убытки в связи со скандалом в девяносто восьмом году? Кто, стало быть, мог желать его смерти?
— Почему же — скажу? Конечно — не обо всём. Вы ведь, Геннадий Ильич, понимаете, что большинство из спрошенного вами — коммерческая тайна? В сохранении которой заинтересованы многие серьёзные люди?
На слове 'серьёзные' Пушкарёв сделал еле заметное ударение — то ли по привычке, то ли давая понять Брызгалову, что в тонкости бутовского бизнеса не следует вникать особенно глубоко.
— И ещё, Геннадий Ильич, подозревать-то я подозреваю, но доказательств у меня, естественно, никаких. Так что, если ошибусь, в клевете меня после не упрекайте… Институтский товарищ Бутова — Андрей Яновский — вот к кому стоит присмотреться. И не просто друг — компаньон. Был им, вернее, до осени девяносто восьмого. Компьютерщик экстракласса. Даже лучше самого Игоря Олеговича. Но как бизнесмен — ноль. До того, как бутовские дела пошли под гору, он у них в фирме, будучи, в сущности, на подхвате, получал очень приличные деньги. Такие, что приобрёл участочек в Дубках. Скромный, конечно, всего-то 15 соток на неудобьях, но ведь — в Дубках! И флигелёк поставил. Разумеется, не ахти какой — то ли четырёх, то ли пяти-комнатный — но опять-таки: газ, вода, центральное отопление, канализация, городской телефонный номер — всё путём!
Заговорив о недвижимости Яновского, Фёдор Степанович мало-помалу воодушевился, отошёл в сторону от сути дела, но скоро вернулся к предмету разговора.
— А когда случился скандал, то Бутов был вынужден отказаться от бесполезного компаньона и предложил своему другу ставку рядового компьютерщика: долларов, кажется, двести пятьдесят. Яновский тогда жутко обиделся, ушёл из фирмы — и с тех пор на вольных хлебах. Компьютерщик его класса без куска
