пока этот ясный день 1846 года не кончился, пока ликует Феодосия, чествуя своего сына, ликуют жители: судьба земляка столь сказочна, что даже не вызывает зависти. А вызывает только желание приобщиться к гордости и за него, становящегося великим художником, и за русский флот, и за Корнилова, который — какой молодец! — привел корабли в Феодосию, украсил праздник...

* * *

Вы заметили? Так много встреч и расставаний на этих нескольких страницах. Как в сюжете хорошо сочиненного романа, все оказываются втянутыми в круг, судьбы переплетаются, на них лежит как бы общий отблеск. Кто бы мог подумать, что таинственная цепочка тянется от одного к другому и дальше, дальше, а в каждом звене звенит напоминание о доблести, о славе, о верности и любви.

Я начала с Пушкина, кончила Корниловым, рассказывая о молодом крае. Айвазовский раз видел Пушкина, но не мимолетной была встреча, если поэт присутствовал в биографии художника всю жизнь. Я писала о Дюбрюксе, но ведь я для начала повторила сказанное Пушкиным. Мицкевич и Пушкин были связаны взаимной симпатией, но, кроме того, им обоим не посчастливилось: в разное время, но оба достаточно сильно они были увлечены Каролиной Собаньской. И, не разгадав, тратили на нее сердце, тосковали, посвящали ей прекрасные стихи. Но, переплетаясь, судьбы зовут нас и дальше: Корнилов оказался знакомцем мариниста Айвазовского — это не удивительно, но брат поэта Лев Пушкин тоже ведь — знакомец адмирала. А Николай Николаевич Раевский как бы начинает и заканчивает эту выстроенную линию, но и это еще не все. Вот последний штрих: Александр Пушкин в Лицее учился вместе с Александром Корниловым. Александр Корнилов был родным братом будущего адмирала.

Случай так удивительно распорядился? Или активность вела человека, семью, род в Историю. А История, что ж, история? Она очень пристально в те времена приглядывалась к полуострову, как, впрочем, и во все последующие.

Ключ к Севастополю

Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникало в душу вашу чувство какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах…

Л. Толстой

Адмиралы

Рассказ о Нахимове, если захотеть, можно сложить из строк его сослуживцев, друзей, подчиненных, собственных его строк. И в рассказе этом будет достоверность, а также полная картина войны. И суть взаимоотношений Павла Степановича Нахимова с Корниловым и Истоминым осветится и, главное, подтвердится, что не только мы понимаем, — современники тоже понимали, какова была роль его в организации обороны Севастополя во время Крымской кампании 1854–1855 года.

Стараясь как можно чаще подкреплять свои рассказы документами, я так и начала выписывать эти строки:

'Настало, наконец, для Севастополя время тяжелое. Целый год спали, а теперь пришлось жутко. Городовая сторона укрепилась и продолжает укрепляться благодаря медлительности союзников. В городе ощутителен недостаток воды, нет мяса, нет фуражу для скота по беспечности.

Павел Степанович имеет по-прежнему флаг на 'Двенадцати Апостолах' и в настоящее время как-то ни при чем'.

24/IX 1854 г. Из письма капитана 2 ранга М. М. Коцебу.

'Владимир Алексеевич не существует. Он умер как герой. Завтра снова дело. Я не знаю, что будет с Севастополем без него — и на флоте и в деле на берегу'.

5/Х 1854 г. Из письма П. С. Нахимова контр-адмиралу Метелину.

'Сам же скажу, что Павел Степанович как бы ищет смерти, разъезжая под самым убийственным огнем; недавно матросы без церемонии сняли его с лошади и отнесли в место более безопасное. Он один теперь ездит по линии, воодушевляя своим присутствием и матрос, и солдат'.

19/Х 1854 г. Из письма М. М. Коцебу.

'Станюкович… на каждом шагу поперечит мне и как будто боится, чтоб не отнеслось чего-нибудь ко мне. Зная меня хорошо, вы, конечно, поймете, что я говорю это не из желания властвовать или управлять. Князь заперся на Северной стороне, ни во что не входит, и к нему нет никому доступа, а, между прочим, по всему управлению, в особенности по городу и войскам, страшный хаос…

…Бог знает, чего еще ожидают, и отчего мы не действуем наступательно'.

8/XI 1854 г. Из письма самого Нахимова.

'Не говоря уже о матросах, но и солдаты так полюбили его, что называют батька-адмирал'.

13/XI 1854 г. Из дневника М. Ф.Рейнеке.

'Распорядительно и всегда лично наблюдая за своевременным их снабжением всеми материальными к защите средствами, он сверх того одушевлял войска непрестанным своим присутствием всюду, где опасность'.

31/XII 1854 г. Из рапорта князя А. С. Меншикова о награждении П. С. Нахимова.

'Нет даже никакой возможности уговорить его надевать шинель или пальто, напротив: ежедневно разъезжает по бастионам в сюртуке и эполетах'.

27/I 1855 г. Из письма П. В. Воеводского.

'Пользуясь этим случаем, чтобы еще раз повторить запрещение частой пальбы; кроме неверности выстрелов, естественного следствия торопливости, трата пороха и снарядов составляет такой важный предмет, что никакая храбрость, никакая заслуга не должны оправдать офицера, допустившего ее'.

2/III 1855 г. Из приказа П. С. Нахимова по Севастопольскому гарнизону.

'Ваше высокопревосходительство, Екатерина Тимофеевна! Священная для всякого русского могила нашего бессмертного учителя приняла прах еще одного из любимейших его воспитанников. Лучшая надежда, о которой я со дня смерти адмирала мечтал — последнее место в склепе подле драгоценного мне гроба, я уступил Владимиру Ивановичу! Нежная, отеческая привязанность к нему покойного адмирала, дружба и доверенность Владимира Алексеевича, и, наконец, поведение его, достойное нашего наставника и руководителя, решили меня на эту жертву' — так писал Павел Степанович Нахимов в марте 1855 года вдове адмирала Лазарева о смерти своего младшего сослуживца Владимира Ивановича Истомина. И дойдя до этих строк, столь трагических в своей корректной сдержанности, мое перо переписчика остановилось. Заработало воображение.

О чем мог думать в этот, один из самых трудных для себя вечером адмирал Нахимов, человек про себя давно решивший, что живым из Севастополя не уйдет? Не только долг его к этому призывал, было нечто еще более пронзительное: понятие воинской чести… Это жестокое понятие больше других воспитал в нем Михаил Петрович Лазарев, и сейчас, сидя за письмом к его вдове, он не мог не вспоминать учителя, не побежать мыслью к тем дням, когда все они, и даже сам Лазарев, были молоды, жгли турецкий флот под

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату