В несколько шагов человек перемахнул каменистую россыпь и оказался возле лодки. Она до половины лежала на берегу. Дерево ее пропиталось водой и почернело. Лишь весла блистали новизной и свежей краской, причем одно было зеленое, другое — красное. Не теряя времени на долгие раздумья, человек шагнул в лодку и внимательно оглядел зеленое весло. Странная какая-то зелень. Лишь теперь он догадался, как она получилась: должно быть, в ведре были остатки фиолетовой краски и это отняло у зеленой обычную остроту.
Человеку вдруг захотелось пошлепать веслами. Он вышел из лодки, изо всей силы столкнул ее в воду и прыгнул сам в темную деревянную посудину. Прыгая, чуть не упал. Доски были осклизлые. Но потом несколькими ударами весел ему удалось смирить пляшущую лодку.
Он хотел подойти к кромке ледяного поля, но, пока он вышел на середину реки, ноздреватые льдины ушли далеко вперед по течению. И все же он не жалел, что прыгнул в лодку. Если смотреть по-над водой, льдины выглядели красивее, чем с берега.
Вдруг что-то захрипело на дне лодки, и человек увидел, что в одном месте на носу по черному дереву быстро растекается блестящее пятно.
Человек нагнулся к луже, но что-то звучно всплеснуло по обеим сторонам лодки. Это весла упали в воду. Человек лишь коротко мотнул головой. Он нашел трещину — узенькую, в нее с трудом проходил ноготь. Лодка неуклюже завертелась. Колени у человека намокли. Он так и стоял, согнувшись над трещиной и ощущая кончиками пальцев жизнь воды.
Ничего другого он не делал. «Не умею плавать, — думал он. — Ни здесь, в воде, ни там, в ресторане. Они обойдутся и без меня, деятельные кузены и кузины. На семейных сборищах обычно подводят итоги. Ну что ж, подводи свой, — сказал он себе, мимоходом заметив, как край его рукава начинает впитывать воду. — Ты проработал двенадцать лет, но так и не научился рисовать текущую воду. Ты не смог продать ни одной картины, а на выставках твоей группы о тебе всегда поминали в разделе «и др.» и вешали в самых темных углах. Утонул в ноябре. Сборище в ресторане скинется на объявление: “Нелепый трагический случай оборвал… подающий надежды художник…”»
— Эй, Юрген!
Человек поднял глаза. На берегу стоял Тео. Один. И размахивал руками.
— Юрген! — кричал он. — Юрген! Что случилось?
— Течь в лодке! — крикнул человек.
— Заткнуть!
— Чем?
— Платком! — И, выдернув из нагрудного кармана свой игрушечный платочек, Тео отчаянно замахал им.
Человек почувствовал, как вода набирается в башмаки. Не хотелось ему затыкать щель.
— Давай же! — неистовствовал Тео. — Затыкай!
Он шел по берегу, чтобы держаться вровень с неуправляемой лодкой, скользил порой на мокрых круглых камнях, но не останавливался.
— Мне велено привести тебя! — кричал Тео, и с каждым словом облако пара вырывалось у него изо рта. — Чтоб ты нас нарисовал!
«Чтоб я их нарисовал», — повторил про себя человек. И усмехнулся, а потом даже засмеялся, да так громко, что Тео услышал.
— Ну, справишься? — крикнул Тео. — Или помочь?
Все еще смеясь, человек достал свой голубой носовой платок, помахал им — для Тео — и потом тщательно затолкал его ногтями в трещину.
— Вычерпывай воду! — крикнул Тео. В руках у него вдруг оказалась доска. — А потом я брошу тебе эту штуковину. Вместо весел! Ну, валяй!
Тео поскользнулся, выпрямился и запрыгал дальше по камням.
«Я их нарисую, — думал человек, ладонью выплескивая воду за борт. — Я их нарисую».
Когда берег медленно подошел ближе и лицо Тео, довольное, красное над серебряными полосками галстука, стало видно вполне отчетливо, человек подумал: «А сегодня ночью я попробую нарисовать движение воды между льдинами».
Передышка для мишени
Нескладные. Бурые, как земля. Ни лица, ни шеи.
Так они стоят, мишени на краю полигона. Повторяя очертания человеческой фигуры. Отчетливей всего даны нагрудные карманы.
— Прицел на пуговицу правого кармана! — говорит унтер-офицер Зебальд.
Унтер-офицер здорово загорел. Много бывает на воздухе: ориентирование на местности, упражнения по маршировке, переходы, стрельбище. Вот как сегодня утром, когда солнце еще с большим трудом одолевает утреннюю росу.
На лежаке возле небрежно выпрямившегося унтер-офицера — солдат Дворский. Дуло его винтовки пляшет в воздухе и никак не успокоится.
С лежаков по левую и по правую руку от Дворского через равные промежутки времени доносятся выстрелы. Дворский не стреляет.
— Затвор заело? — спрашивает унтер-офицер.
— Нет, — отвечает Дворский.
— Другая беда? — спрашивает унтер-офицер.
— Нет, — отвечает Дворский.
— Тогда стреляйте, — говорит унтер-офицер, добавляя выразительное «пожалуйста». Вот так: — Стреляйте, пожалуйста. По-жа-луй-ста! И помните, куда наводить: пуговица правого нагрудного кармана.
На лбу у Дворского у корней волос выступают капли пота. Погода холодная. Мундир тонкий. Дворский зябнет. Но на лбу у него пот.
— Вы что, позируете для статуи «Браконьер в засаде»? Или вы все-таки солдат Дворский на полигоне? Да пуляйте же наконец.
— Слушаюсь, — отвечает Дворский и нажимает курок. Он упрямо расстреливает весь магазин, не целясь заново. Потом откладывает винтовку, а унтер-офицер Зебальд нажимает кнопку. Картонная фигура землистого цвета по натянутой проволоке подкатывается к лежаку и застывает на расстоянии вытянутой руки от Дворского, чуть покачиваясь из-за резкой остановки.
Унтер-офицер Зебальд не верит своим глазам. Он проводит ладонью по картонной поверхности.
— Даже не задели ни разу. Будь это на войне, противник уложил бы вас за здорово живешь. Уму непостижимо. Хоть бы в коленку попал. А ну, Дворский, давайте еще раз!
На сей раз Дворский стреляет сразу, едва картонная фигура занимает прежнюю позицию. Несколько секунд спустя мишень снова подъезжает к нему.
— Этого просто не может быть, — говорит Зебальд. — В такую-то мишень — и ни одного попадания? Нет, что-то здесь неладно. Вы просили освободить вас от строевой службы?
— Нет, господин унтер-офицер.
— Если судить по результатам стрельбы, вы только о том и мечтаете. Показать вам, что ли, все с самого начала?
— Как прикажете, господин унтер-офицер.
— Не похоже, чтоб в этом была нужда. Лежите вы — дай бог каждому, приклад уперли по всей форме, хоть делай снимок для обложки «Строевых учений». А как стрелять — так вас и нету. Ну-ка еще раз, Дворский, и сделайте из этой картонки швейцарский сыр…
Дворский стреляет снова. Над песчаным склоном позади мишеней взлетают фонтанчики песка. Дворский рукавом утирает пот со лба и из уголков глаз.
— Опять промазал, — говорит унтер-офицер, почти не разжимая губ. Ему хочется как следует
