Мила проснулась оттого, что кто-то пел басом «Утро туманное, утро седое…». Она натянула одеяло на голову и подпрыгнула на кровати, матрац булькнул. «Ох, что-то я этого ночью не слышала. Ну я и спала… Не проснулась в свои пять утра. Как же это так?» Вставать не хотелось. Уютно, хорошо, спокойно. Дом уже не казался чужим, был родным, близким, знакомым. Вчерашний день детально не вспоминался, несмотря на предпринимаемые усилия. Впрочем, усилия были вялые, хотелось жить сегодняшним днем.
— Вставай, соня! Завтракаем и едем гулять! Дождя нет! — мужской баритон звучал, как в каком-то кино, и будто относился не к ней. Около постели стоял Володя. В джинсах и рубашке. — Лето кончается! Поехали, может, нам еще достанется немного тепла, не все расхватают на распродаже.
— Понимаю, как ты стал начальником… Дождик, холодно… Бр-р-р!
Он уже был на кухне, гудела кофемолка, свистел чайник, хлопала дверца холодильника — жизнь бурлила.
— Безжалостный тип, — добродушно буркнула Мила и прошлепала босиком в ванную, встала под душ и начала соображать, как быть дальше.
Лизонька с Зохой приедут завтра к вечеру, спешить некуда. Арсений наверняка установил слежку за ее квартирой. «Остаюсь… Остаюсь и отдаюсь во власть Степанкова. Пусть командует. Разберемся в полете», — решила Мила.
На крючке за дверью ванной, сверкающей черным кафелем и зеркалами, висел старый махровый халат. Большой, мужской, отечественного производства, советский еще, наверное, изношенный до дыр. Как он сюда попал? Все прочее — с иголочки, новенькое.
Так, надо спокойно смотреть Володе в глаза. Не произошло, мол, ничего необычного. Хотя оно, необычное, произошло. И уходить ей никуда не хотелось.
Степанков сварил кофе и ждал Милу. Она вышла из ванной одетой, причесанной и даже подкрашенной. Села на барную табуретку, взглянула на него и увидела сияющие глаза. Тогда она потянулась и поцеловала его в щеку.
— Сейчас я тебя познакомлю со своим другом. Так ты едешь со мной?
— Есть, сэр!
— Машина у подъезда.
Они выпили кофе, съели по бутерброду. Миле было не привыкать спешить, но тут… Да, у него не рассидишься. Деловой-то какой. Что ж, придется подчиниться. Голова гудела, но во всем теле была легкость необыкновенная. Она впервые после многих лет в доме у мужчины.
Дождь все-таки шел. Мелкий и упорный. В джипе было тепло, пахло кожей. У подъезда их встретил Юра, охранник и шофер. В выходной столичные дороги были непривычно пусты. Степанков сел рядом с водителем. Мила устроилась на заднем сиденье и уставилась в окно, занятая мыслями о необычной для нее ситуации. И что все это значит для Степанкова? Кто она ему? Случайная девушка? Нет, таких не знакомят с друзьями. А, будь что будет. О Степанкове и говорить нечего: он был во власти прошедшей ночи. Но при этом совершенно непроницаем. Начальник есть начальник.
— Юра, сейчас едем в наш сток, там нас ждет Михаил Золотарев.
— Есть, Владимир Иванович!
Всклокоченный Мишка, теребя свою диковатую бороду, сидел в стареньком «жигуленке», прижатом к кирпичному забору. Завидев джип, он вышел, широко улыбаясь.
— Что, груз священного долга дружбы не дает тебе спать по выходным? — заорал он, прижимая Степанкова к большому животу. Мила вышла из машины, раскрыла зонтик и встала рядом со Степанковым.
— Мила, это Миша. Знакомьтесь.
— Михаил, — растерянно представился Золотарев. — Целоваться будем? Пьяница, негодник, талантище! Так он вам меня характеризовал?
— Ладно, Миша, что стоять под дождем, вперед! — скомандовал Володя.
Они прошли друг за другом по длинному коридору административного здания, завернули в плохо освещенный тупик. Юра открыл дверь большой комнаты без окон, включил свет, и люминесцентная лампа под потолком замигала, как будто колебалась: включаться или нет. Помещение было заставлено стеллажами. У стен стояли длинные ящики, укутанные в мешковину, какие-то фигурки и даже… фонтан.
Это было еще одно хранилище Степанкова. Покрупнее, чем в лоджии квартиры. Сюда он складывал все, что считал ценным, но громоздким для дома или офиса.
Здесь хранились и Мишкины картины. Их укутали поролоном, завернули в ткань, защитили от света.
— Ну, показывай свои сокровища! — гремел Мишка.
Мила молчала.
— Юра, открывай. Ящики с картинами, которые Слава Коваленко закупал, помнишь?
— Сейчас, Владимир Иванович, момент.
— Не спеши, открывай осторожно. Упаковку не выбрасывай! Посмотрим и снова упакуем.
Юра начал вскрывать, а Мишка хотел закурить. Юра покосился на него, но Степанков нервно прикрикнул:
— Здесь не курят, Миша!
— Все, все, все… — Михаил сел у дверей и стал наблюдать за Юрой, который орудовал гвоздодером.
Сначала Юра открыл все четыре ящика, поставил крышки рядом. Только потом вынул первый холст. Поставил его к стене, затем второй, третий… Володя посмотрел на Мишку. Тот сидел не дыша.
Неожиданно громко раздался голос Милы:
— Господи, откуда это, Володя? Чье? Кто автор? Чудо какое!
— Знакомься, автор перед тобой. Мой друг — Михаил Золотарев, «лучший колорист России», как называет его жена. Прошу любить и жаловать…
— Бог мой, я же думал, что никогда вас, мои дорогие, не увижу. Как же я соскучился. Как по детям родным, честное слово! Ай да Вовка, ай да шельмец! — причитал, раскачиваясь на стуле и вглядываясь в свои полотна, «лучший колорист России». — Не увезли, не увезли вас, родненькие вы мои!
Три зрителя реагировали по-разному. Юра сдержанно улыбался. Степанков настороженно молчал. Мила вопросительно переводила взгляд с одного на другого, как бы ища ответа у каждого.
— Так чье это?
— Очень трудно догадаться! Вовкино! Степанкову принадлежат. Он их купил у меня. А я думал, что это иностранец покупает… Он так все подстроил. Надурил…
— Каталог есть? На французском или на английском? В интернете сайт есть? Такое пропадать не должно. — Мила демонстрировала спокойный практицизм на фоне сентиментально-романтического спектакля огромного бородатого мужчины.
— Нет у него каталога. Даже на русском, плохонького, не то что в интернете. Он у нас такой, посконно-самодельный: читать-писать не умеет, только творить. Остальное за него должны делать другие.
— Это все — к жене моей, Ларисе. Я не член вашего общества потребления. Я — художник. И этим все сказано.
— Да, Лариса, та все сделает, все обустроит, — иронично покивал Степанков.
А Мила все рассматривала картины.
— Агент у вас есть?
— Есть-есть. 007. С правом на убийство. Таланта. Догадываешься, кто? Же-на… Только она ничего не делает. Они страдают вместе. От отсутствия взаимопонимания с обществом ненасытного потребления…
— Миша, вы что, хотите только писать и чтобы вас не трогали, да? — Мила пыталась смягчить натиск Степанкова.
— Да пусть он от меня отвяжется. Умник. И Ларису оставит в покое. Да, агент. Да, хочу только
