комбинате повсюду дули лихие сквозняки.
Иван глянул на директора, тот о чем-то разговаривал с начальником цеха. Вроде настроение у Палыча хорошее, может, и отпустит без бюллетеня. Кому он нужен, бюллетень этот, особенно в конце недели?
— Слышь, Палыч, — Иван дождался конца разговора и обратился к начальнику, — будь другом, отпусти домой, а? Башка раскалывается, ничего делать не могу. Заболеваю я вроде. На часик сегодня пораньше уйду, зато в понедельник как огурец.
Палыч чуть недоверчиво глянул на Ивана из-под мохнатых бровей, потом кивнул:
— Иди, конечно. Я тебя заменю кем-нибудь.
Иван вышел в раздевалку, снял с вешалки куртку и поковылял домой. Он медленно шел по улице и радовался такому незначительному, казалось, подарку судьбы, как несколько часов свободного времени. Танька, наверное, уже пришла и хлопочет по хозяйству. Не знает, что муж скоро придет, вот и сюрприз будет. Хоть немного времени можно будет пообщаться наедине, а то все заботы, ребенок, хозяйство, некогда и поговорить по душам нормально. То ли дело, когда молодые были, на все времени хватало, а теперь уже все иначе.
На лестнице было, как всегда, темно, лампочки постоянно исчезали в неизвестном направлении. Жильцы давно уже перестали обращать на это внимание. Иван засунул палец в дырку почтового ящика и нащупал какую-то бумагу. Надо достать. Он полез за ключом от ящика в карман куртки и вдруг услышал странные голоса. Они доносились из его квартиры, до которой оставалось несколько шагов. Вот раздался мужской голос. Кто-то что-то быстро и сбивчиво говорил его жене.
Кровь вдруг ударила ему в голову, но внешне он оставался спокойным, наоборот, застыл как столб, с ключом в руке. Первой мыслью было бежать туда, броситься к Таньке, ревность ослепила разум. Но усилием воли он остановил себя. И сейчас напряженно прислушивался к разговору. В самом деле, тут темнота и прохлада, постой да посмотри, что будет дальше. Он привалился к стене и весь превратился в слух.
Кто же это так тихо бубнит? И голос Таньки какой-то смущенный и недовольный.
Да это же его друг, Женька Золотарев! А что это он тут делает?
И тут он отчетливо услышал, как его жена твердо сказала:
— Уходи, Женя.
— Слушай, Тань, я тебя ведь не тороплю и вообще ничего не требую. Почему ты меня даже выслушать не хочешь?
— А что мне тебя слушать? Пришел, как вор, когда мужа нет дома, и несет околесицу какую-то.
— Стыдно мне. Как я ему в глаза смотреть буду? А тебя мне наедине даже не увидеть никак: ты все или с сыном, или с мужем.
— Ага, значит, стыдно… А ко мне приставать не стыдно?
— Да не пристаю я, — ответил Женя с горечью. Похоже было, что он сильно волнуется, — я просто хотел, чтобы ты знала… Оказывается, не прошли у меня к тебе чувства с тех самых пор, как мы в юности встречались.
— Ну, знаю я… И что теперь? Думал, я мужа брошу? Да чтобы ты знал, он мне дорог теперь еще больше.
— Да ведь и я был тебе дорог! Что, скажешь, не был? Не ври, Танька! Помнишь, как мы с тобой сбегали на всю ночь? А потом я от твоей матери прятался. А помнишь, как я в школе тебя поцеловал впервые? И не говори, что тебе приятно не было.
— Да ты с ума сошел, точно рехнулся, Золотарев! Это когда было-то? Сколько лет назад? Двадцать? Ты еще бы вспомнил Первую мировую войну… Тьфу!
— Но ведь было!
— Было и прошло.
— Настоящая любовь не проходит, это я только сейчас понял. У меня вот не прошла. Я к тебе пришел, можно сказать, установить момент истины, наконец. Я тебя люблю, не Иринку. Хорошая она женщина, да нет вот здесь главного…
Иван догадался, что Женька, видимо, сейчас стучал себя куда-нибудь в район сердца.
— А человек она замечательный, — добавил Женя.
— Что же ты столько лет с ней жил? Зачем? Ребенка родил, — укоризненно спросила Таня.
— Ну, дурак, дурак я, кори меня.
— Да нужно мне корить тебя!
— И что мне теперь делать? Тянет к тебе, не могу. Что мне делать?
— Теперь уже жить надо так, как живете. Ничего не поделаешь. Ребенок у тебя, и вообще.
На какое-то время воцарилась тишина.
— А ты что, получается, мог бы и друга своего предать? — вдруг спросила Татьяна с какой-то новой интонацией в голосе.
— Да о чем ты, Танька, — неуверенно забормотал Женя, — просто я хочу, чтобы ты это знала. Но если бы ты вдруг сказала мне, что и ты тоже… То, может, я ради тебя горы бы свернул, всех бы предал — и друга, и дите…
— Замолчи! И слушать не хочу. Уходи немедленно. — Татьяна принялась ожесточенно греметь посудой.
Женька немного помолчал, потом заговорил опять:
— И еще знай, я от Иришки скрывать ничего не буду. Не заслуживает она вранья, хорошая ведь баба.
— Да зачем ей-то еще жизнь портить? Нужна ей твоя правда? — застонала Татьяна. — Да и мне за что это? Все! Иди, давай… Вали, а то скоро Иван придет, мне готовить надо.
Она, судя по звукам, почти силком выпихнула Золотарева из квартиры. Иван вовремя успел отойти в нишу под лестницей, и неудачливый Ромео его не заметил.
Он долго еще стоял там, пытаясь осмыслить услышанное. Потом вышел на улицу, перекурил и минут через двадцать пришел домой.
Игорь сидел за столом, застеленным газетой. Перед ним стояла сильно початая бутылка водки, соленые огурцы, квашеная капуста, черный хлеб, картошка и селедка. На всю громкость работало радио, передавали какой-то концерт.
— Ты? — Ирина опустила сумки и присела на табурет у двери, не в силах стоять. — Игорь, ты? Откуда?
— Оттуда… Ну, привет, сестренка, — Игорь поднялся со стула и заключил оторопевшую Ирину в крепкие объятья. На нее пахнуло перегаром и давно не мытым несвежим телом. Он ухмыльнулся и сказал: — Ну, чего нос-то кривишь? Я только что откинулся, два дня в поезде. Не успел в баню сходить. А ты вроде как-то постарела, что ли? Заездил тебя твой-то?
— Что? — Ирина наконец пришла в себя.
— Да шучу, шучу…
Он взял ее за руку, отвел к столу и почти насильно усадил.
— Посиди со мной, выпей. Как дела-то у тебя, сестренка, рассказывай. Как Женька, Мишка? Поди, шесть лет не виделись.
Он размашистым движением налил и подал ей стакан водки, который она сначала отталкивала, но потом взяла, выпила махом, закусила хрустящим ароматным огурцом.
— А как тебя отпустили-то? — спросила она. — Тебе чирик ведь дали?
— За примерное поведение отпустили. А ты что, не рада, что ли? — он сплюнул на пол, блеснув золотым зубом, и опять разлил водку по стаканам.
— Рада, рада. Ты, может, пить-то столько не будешь? А то ты во хмелю нехорошим становишься. Сам знаешь.
— Ты, метелка, не учи меня, — Игорь и правда пьянел на глазах. Он стукнул кулаком в стену в нескольких сантиметрах от головы Ирины и цепко схватил ее за руку. — Пока я там чалился, вы тут… Тьфу… Ты ж не понимаешь, что это значит. Я впервые свободно грудью задышал, а ты мне крылья режешь.
— Мне больно. Отпусти, — Ирина ожесточенно вырвала руку и начала растирать ее. — Ты что, назад
