артиллерийских расчетов. Задний «студебеккер» с орудием свернул с дороги: было видно, как он карабкался по склону.
Уже совсем рассвело и на севере, на передовой, заработала артиллерия, заволакивая горизонт черным дымом, когда артиллеристы капитана Каюмова заняли позицию на возвышенности, у небольшой рощи. Орудия тотчас замаскировали срубленными ветвями. «Студебеккеры» поставили в самой роще. Спуск в низину оказался довольно крутым. Сойдя вниз, офицеры восхитились выбранной высоткой. Иргизов прошелся взглядом по склону от подножия до леска, сказал:
— Слушай, Акмурад, неужели тяжелые «тигры» или те же «пантеры» смогут одолеть этот подъем?
— Смогут, — подумав, отозвался капитан. — Иное дело — на какой скорости, а это для нас главное. Пока они будут лезть-карячиться, мы сможем палить по ним прямо в упор. Но полезут они сюда непременно.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что мы им с фланга мешать сильно будем, когда они кинутся на прорыв. К тому же, за нами, за этим вот березняком — большая дорога. Наверняка, фашистские танки попытаются сократить путь — полезут на рощу. Именно из этих соображений и отправил нас сюда Морозов — чтобы задержать «тигров». Я хорошо понял командира полка. Давай поднимемся вверх, закусим малость, а то потом некогда будет.
Иргизов, идя следом за Каюмовым, недовольно заметил:
— Мы только и говорим о прорыве. Но надо остановить их на подходе — во что бы то ни стало. Неужели при такой плотности артиллерийского огня — девяносто стволов на каждый километр — не сможем их утопить в огне?
— Все будет зависеть от нас, Иргизов. Станем на смерть — значит остановим.
Едва они поднялись к роще, из нее, отряхивая коленки, вышел радист.
— Товарищ капитан, полковник Морозов приказывает отправить все четыре «студебеккера» на подвоз боеприпасов. Говорит, через час вернутся.
— Позавтракаешь тут, — пробурчал Акмурад. — Ну-ка, быстро, товарищи, разгружайте машины.
Артиллеристы понесли к орудиям ящики со снарядами. Вскоре порожние машины двинулись по склону вниз.
— Быстрей, быстрей! — прокричал капитан Каюмов вслед, и с опаской посмотрел в небо: — Вот диалектика! Стоит сделать доброе дело, как тут же является зло. Ну, откуда она — словно специально поджидала!
Из-за горизонта, надрывно гудя, выплыла фашистская «рама». Деловито прошлась над высотами. Иргизов с досадой сплюнул:
— Сейчас саданут по «студерам».
— Хуже будет, если эта двухбрюхая сука успела увидеть — откуда выехала «студера», — с опаской сказал Акмурад. — Если засекла нас — жди, сейчас начнет бомбить.
«Рама» однако прошла на Поныри. Вскоре в мглистом утреннем небе появились советские истребители. Сразу четыре звена. «Рама» вернулась назад и скрылась за линией фронта.
— Что же зенитчики-то молчали, словно воды в рот набрали?! — сердито сказал Супрунов. — Могли бы пришить ее на такой высоте. Прикажите им, товарищ капитан, по рации.
— Ты вот что, сержант, — посоветовал капитан Каюмов. — Поперед батьки в пекло не лезь — это раз. А во-вторых, — бери нож и открывай тушенку. Хлеб, заодно, не забудь нарезать.
Артиллеристы завтракали у орудий и смотрели в сторону линии фронта — там продолжала греметь канонада, но все пространство от горизонта до высот пустовало: ни танков, ни пехоты. Одиночная машина появилась далеко под буграми. Иргизов поднес к глазам бинокль.
— Медсанбатская — с красным крестом. Наверное, кого-то из командиров ранило.
— Знаете что, товарищи, — опасливо произнес Супрунов. — По-моему, все-таки передовая пятится к нам. Когда начало рассветать — дым был гораздо дальше, а сейчас… Даже пахнет свежим порохом.
Небо вновь заполнилось монотонным, вибрирующим гулом моторов. Артиллеристы встали, чтобы разглядеть — что там — и увидели: со стороны фронта весь горизонт закрыт черными крыльями «юнкерсов» и «мессершмиттов». Воздушная армада прошла высоко над равниной и приступила «к работе» за высотами, в районе движения резервных войск. «Юнкерсы», словно огромные тяжелые грифы, сваливались на крыло, и, пикируя, сбрасывали бомбы. Их было около шестидесяти, меченых черной свастикой. Двенадцать из них — целая эскадрилья — вдруг отделилась и приступила к бомбардировке высот.
— Братцы, что же такое творится? — закричал, чуть не плача, сержант Супрунов. — Ведь они же обвели наших вокруг пальца! Они выпустили «раму», чтобы поднять в воздух наши истребители. Теперь, когда наши сожгли бензин и сели — прилетели эти сволочи и безнаказанно хозяйничают в небе!
— Не ори, сержант! Чего орешь-то? — внушительно одернул Супрунова кто-то из артиллеристов. — Вон и наши!
— А, суки, затрепетали! — со злостью выругался Иргизов, глядя вверх. — А ну, братцы, сталинские соколы, покажите на что вы способны!
Несколько десятков истребителей появившихся со стороны Фатежа, разрезали надвое фашистскую армаду. Завязался воздушный бой над высотами, над магистралью, по которой шли танки. Фашистские бомбардировщики спешили сбросить смертоносный груз и уйти за линию фронта, ибо «мессершмитты» уже не могли прикрывать их, а заботились лишь о себе. Вместе с бомбами полетели наземь горящими факелами самолеты. Несколько «юнкерсов» один за другим, оставляя в небе черные шлейфы дыма, врезались где-то далеко за высотами, в Курскую степь.
— Ну, что ж, братцы — недурно, — отметил Каюмов.
— Сволочи, знай наших! — торжествующе, со злостью выкрикнул Иргизов. Он стоял, держась рукой за березку и смотрел, как «пашут» землю на высотах немецкие бомбовозы. Над высотами стоял сплошной дым — там беспрестанно рвались бомбы.
— Воздух! — вдруг ошалело заорал Супрунов и упал на живот, прикрывая обеими руками голову.
«Юнкере», сорвавшись в пике, надрывно воя, зашел на рощу и сбросил две бомбы. Иргизов видел, как они отделились от крыла и полетели, нацеленные на березняк.
— Ложись! — прокричал Иргизов, сам не зная — зачем, ибо все уже лежали.
Бомбы взорвались совсем близко, Иргизов почувствовал, как зашевелилась под ним земля и затрещали стволы и ветки берез. Эхо взрывов тяжко унеслось в долину и сразу что-то загремело, напомнив о большой кастрюле, катящейся под откос.
«Неужели сбросило пушку? — подумал Иргизов и, вскочив на ноги, выбежал из леска. Орудия стояли на месте — их не зацепило ни осколками, ни взрывной волной.
— Иргизов, ложись! — прокричал Акмурад Каюмов. — Не испытывай судьбу — они засекли нас!
И тотчас еще один стервятник зашел на рощу и опять сбросил две бомбы. Снова зашевелилась под животами артиллеристов земля и посыпались срубленные осколками ветви. И опять уцелели орудия.
— Бог не выдаст — свинья не съест, — запоздало ответил Акмураду Иргизов. — Моя мать любила эту поговорочку. Чуть чего — сразу обращалась к богу.
— Ладно, обойдемся без бога, — отозвался Акмурад. — Я не набожный…
— Нервишки начинают шалить — вот и лезет на язык всякая дребедень, — спокойно пояснил Иргизов.
— Может и так, — согласился Акмурад и, помолчав, прибавил: — Кажись, отвалили — тише стало.
Один за другим артиллеристы вышли из березняка, глядя — то в небо, то на высоты. И вверху, и внизу было темно от дыма и пыли. Боевые порядки дивизии находились примерно в трех километрах от березовой рощи. Оттуда не было слышно ни выстрелов, ни выкриков, и казалось — вся дивизия, попав под бомбежку, погибла.
— Радист! — крикнул Иргизов, подходя к столпившимся артиллеристам. — Ну-ка, попробуй связаться с Морозовым.
— Свяжешься, как же, — отозвался тот угрюмо. — Газик-то с радиостанцией сбросило вниз. Вон он —
