И, кажется, не только за работу…
Закончив читать правило, Василий Иванович, веря и не веря, прислушался к сердцу, прошептал: «Неужели?..» И с надеждой принялся проверять свой пульс. Нет, он не ошибся: он был все таким же слабым, беспомощным, но… ровным, ритмичным – 5 секунд… 15… 30… целую минуту!
«Всё, – понял он и почувствовал, что у него не осталось даже сил, чтобы обрадоваться. – Приступ прошел! И на этот раз миновало…»
- Тогда, что ли, и правда, – за работу?
Опираясь слабыми руками о кровать, он встал, пошатываясь, сел за стол и напечатал: «Глава первая».
- Это еще что такое? – мгновенно ворвалась в комнату Настя и, увидев его за машинкой, ахнула: – Ты с ума сошел!
- Прошло! – опережая ее возмущение и протесты, сразу сказал он.
- Слава Богу! – с облегчением выдохнула она, тоже бессильно опустилась на кровать и заплакала.
- Что это ты? Раньше плакать надо было! – удивился Василий Иванович, и Настя, взглянув на него сквозь слезы, прошептала:
- Думаешь, у меня нервы крепче?
- Ладно, иди!
- Никуда я не пойду, – ласково, чтобы только не огорчить мужа и не спровоцировать повторения приступа, сказала она. – Ты же ведь опять за машинку сядешь!
- Сяду, – упрямо подтвердил Василий Иванович. – Разве ты не понимаешь, что я должен написать эту повесть к сроку?
- Понимаю… И что же нам тогда делать?
- Не знаю…
- Как жаль, что я на машинке не умею так быстро, как ты…
- Да что об этом теперь жалеть…
- А давай так, – предложила Настя. – Ты будешь мне диктовать лежа, а я записывать!
- Не знаю, я как-то не пробовал так писать… – замялся Василий Иванович.
- А мы сделаем только одно начало, – не отставала Настя. – Потом, когда ты совсем поправишься и окрепнешь, поверь, я сама усажу тебя за машинку!
- Ну хорошо, тогда пиши! – улыбнулся Василий Иванович подождал, пока Настя взяла авторучку и его исписанную дневниковыми записями, пометками для памяти, мыслями для их обдумывания и прологом тетрадь, и начал:
