Еще давно в одном телевизионном ток–шоу я видел, как известный христианин и известный атеист пришли к единому мнению, что прежде всего важно быть хорошим человеком, а уж потом христианином, атеистом и так далее. Затем ведущий объявил, что в эфире есть звонок, и довольно взвинченный голос принялся утверждать, что «христианство — это прежде всего благодать. В христианстве ничего не сказано насчет того, что надо быть хорошим человеком». Последнее заявление буквально припечатало аудиторию. Но и ведущий, и атеист сочувственно отнеслись к звонившему, который сохранял самообладание с явным трудом.
Да, христианство имеет прямое отношение к благодати, и она, по моему убеждению, великолепна, но «в христианстве ничего не сказано насчет того, что надо быть хорошим человеком»?
Вероятно, этот человек выразил мысль, которую я мог бы высказать о христианстве сам. Но когда я услышал ее из чужих уст, да еще произнесенную во всеуслышание, мне показалось, будто меня придавила рука Божья. У меня заколотилось сердце и покатились слезы. Этот зритель, наверняка благонамеренный христианин, взял в руки карту с инструкциями, как добраться до небес, и совсем забыл, что христианство имеет отношение в первую очередь к самой жизни, к этой жизни, на этой земле.
Эта картография уже нанесла слишком большой ущерб религии.
Мир переполнили карты.
Люди ищут не тех, кто покажет им, как сбежать от жизни: они заняты поисками опытных спутников и сообществ, которые помогут им шагать по жизненному ландшафту.
Более радостная весть
Неумение описать религию в выражениях, способных пленить воображение как верующих, так и неверующих, — широко распространенная проблема, особенно в странах Запада. & современном христианстве, если взять для примера мою религию, чувствуется какое–то бессилие, и это бессилие непосредственно относится к неспособности религии вновь представить себе ответ на вопрос «что даст мне следование за Иисусом?» Для слишком многих христиан ответ однозначен — «рай». Награду мы получим после того, как оставим известный нам ландшафт жизни. Обещание жизни на небесах нередко утешает страдающих и обездоленных на земле, но рай без способности любить будет лишь продолжением страданий и несправедливости в вечности.
Будет ли христианство и впредь определять себя в соответствии с комплектом карт, уводящих отсюда, или развернется, найдет себе дело наряду со всеми, кто готов стремиться к добру и благодати среди жизненного ландшафта? Уйдет ли религия в глухую оборону и будет твердить, что жизнь, имеющая характер вечной, возможна только в другом мире, или же вернется в этот мир как партнер и ученик, распространяющий благо независимо от границ?
Ничто не определяет нынешние границы христианства лучше выражения «благая весть» — перевода греческого слова
Порой мне, как сейчас, кажется, что в моем описании христианство походит на карикатуру. Кто–то сказал, что нам свойственно демонизировать то, что знакомо, и романтизировать то, что незнакомо. Я определенно чувствую за собой такую вину.
Дело в том, что христианство предлагает людям исполнение гораздо более грандиозной мечты.
Будущая райская жизнь — хорошая новость, но этого мало.
С точки зрения многих христиан, Иисус слишком мало говорит о рае в четырех евангелиях. Но на самом деле его Благая весть гораздо лучше.
В Талмуде говорится о раввине, который устроил у себя дома большой праздник и созвал на него всех друзей, родных и последователей. Один из друзей явился к нему, недоумевая: «По какому случаю веселье? Никто не родился и не женился. Почему все вы пляшете, и поете?»
Раввин ответил: «Вчера, когда я шел по делам вместе со старейшинами деревни, некая женщина приблизилась ко мне и попросила зайти к ней в дом, потому что ее дочь больна. Я не мог оставить старейшин деревни и бросить дело, поэтому велел ей идти домой и подождать. Но когда я вечером явился к ней, к моему ужасу, дочь уже была мертва. Вернувшись к себе, я всю ночь не спал и молился. Я просил Бога: «Прошу, позволь мне завтра воскресить эту девушку! Пусть мое имя вычеркнут из Книги, только бы она ожила!» И Бог принял мое предложение. Сегодня утром я отправился к умершей девушке и воскресил ее. А теперь праздную вместе с учениками, родными и друзьями».
«Что же ты празднуешь?» — спросил его друг.
Сияя, раввин объяснил: «Свою свободу. Впервые в жизни я могу служить Богу не ради будущих наград, а ради любви к Богу»[91].
Много лет моей христианской жизни было потрачено на то, чтобы когда–нибудь в будущем меня впустили в рай. Меня примет благодать. Отлично. А люди, религии, философии и идеологии, которые рассчитывали на что угодно, только не на благодать Божью, предпринимали попытки спастись собственными средствами. Ладно, и это понятно. Бог есть Бог, никто не может принудить Бога спасать нас. Когда еще в Хорватии я впервые с восторгом изложил Благую весть о райском блаженстве матери, ее реакция озадачила меня. Услышанное ее ничуть не впечатлило. Она поморщилась, словно по комнате пронесся неприятный запах.
Но и есть и другое христианство, истинное, лучшее, основанное на жизни и учениях Иисуса. Наши грехи искуплены, нам обеспечена вечность, нас принимают без каких бы то ни было условий — но это не предложение! Сразу после безоговорочного принятия, как только мы признаемся в том, что и у нас есть темная сторона, и разгоним тени светом Божьим, путешествие только начинается. Мы сможем любить свободно, без оглядки, ради причастности к радости нашего господина, а не для того, чтобы нас признали или оценили. Только тогда мы готовы любить ради любви и быть полезными Богу и вселенной.
В годы учебы в колледже я, желая стать внештатным учителем, должен был пройти проверку анкетных данных в местном полицейском участке. Мне задавали вопросы, сверяли ответы с базами данных, сняли отпечатки пальцев и наконец признали годным. Но каждый раз, когда меня звали преподавать, я находил причину, чтобы отказаться. Я был слишком занят. «У меня уже есть другие планы», — честно отвечал я тому, кто звонил мне с предложением. За четыре года я так ни разу и не переступил порога класса. Точно так же мы можем потратить всю свою религиозную карьеру, посещая небесный полицейский участок, получая разрешение на работу, но не отвечая на призывы.
Небеса не призывают. Жизнь — это призыв. А вечность — всего лишь часть жизни.
В Редлендсе, Калифорния, по четвергам у нас устраивали уличные ярмарки. И каждую неделю туда приходила одна христианская группа, стояла под транспарантами и обращалась к прохожим, каждому задавая один и тот же вопрос: «Если завтра вы умрете, куда вы попадете — в рай или в ад?» От такого рвения люди начинали нервничать.
Приближаясь к тому месту, где они стояли, я старательно отворачивался и ускорял шаг. Но однажды один из этих людей шагнул ко мне, преградил путь, и устремил на меня участливый взгляд.
— Если завтра вы умрете, куда вы попадете — в рай или в ад?
Сообразив, что попался, я бросил ему в лицо:
— Да какая разница!
На самом деле это означало лишь одно — я уставал, даже когда просто размышлял над этим вопросом. Действительно выбивался из сил. Может, жизнь, имеющая характер вечной, и вправду продолжается вечно. Но это больше не имело значения. Настоящая любовь в этой жизни, даже без вечности, все равно останется «бесценной жемчужиной». Но вечность без жизни, имеющей характер вечной, ничего не стоит.
Зная, что я пастор, мой собеседник выслушал мой ответ, вспыхнул и раздраженно возразил:
