Эта девушка воплощала в себе все, что Маркусу не нравилось в этой жизни.
Но он думал о ней постоянно и ничего не мог с собой поделать.
И даже сейчас, стоя перед главой их организации с грузом ответственности на плечах за это дурно пахнущее дело, осознавая, что улики ведут к ее брату, и он может быть обвинен в государственной измене, Маркус думал о ней.
Она поселилась в каждой клеточке его тела, в каждой извилине разгоряченного мозга, и некуда было скрыться.
Маркус закрыл глаза и потер ладонями виски.
— Уэстон, — заговорил Кармайкл твердым, но не лишенным сочувствия тоном, — сдается мне, я не спрашивал, какой был у тебя день, равно как и… о твоем психическом состоянии.
Помимо воли из груди Маркуса вырвался нервный смешок.
— Вам и не надо спрашивать, не так ли? — парировал он.
— Салли считает, что за время пребывания здесь ты изменился — беспечного, очаровательного Уэстона больше нет.
— Он действительно так думает? — спросил Маркус, опустив горячие ладони на холодный камень перил. — А вы? Что думаете вы?
Кармайкл встал, осторожно отодвинул стул и подошел к Маркусу.
— Я думаю, что роль, которую ты играешь, тебе не подходит, начнем с этого.
— Местные матроны меня бы на порог не пустили, не будь я хорошим актером. Я был бы совершенно бесполезен…
— Бесполезен? — перебил Кармайкл, устремив взгляд насады, и его умное лицо омрачилось печалью. — Ты в этом абсолютно уверен?
— В том, что меня не принял бы местный свет, если бы я им не подыграл? — с некоторым сарказмом спросил Маркус. — Да, уверен.
Кармайкл повернулся спиной к восхитительному виду и оперся спиной о перила.
— Уэстон, я никогда не сомневался в твоей преданности, но мне кажется, что деятельность «коринфян» не совсем тебе по душе.
— Надеюсь, вы не собираетесь поставить под сомнение мою преданность организации? — спросил Маркус. — Мне кажется, вы ведете именно к этому.
Кармайкл сложил руки на груди.
— Уэстон, твое служение делу безупречно, но есть разница между тем, чтобы жить ради работы, или работать, чтобы жить.
Маркус молчал.
— Мой друг, тебе не приходило в голову, что «коринфяне» — это лишь отправная точка для тебя, некий старт?
— Вы предоставляете мне свободу действий? — мрачно поинтересовался Маркус.
Кармайкл поднял руку, призывая его к молчанию, но лорд Уэстон уже не мог остановиться:
— Потому что еще не все потеряно в этом сложном деле, да? Совершенно очевидно, что сын Тисдейла знает гораздо больше, чем думает. И я еще не исчерпал все имеющиеся…
— Уэстон, — оборвал его Кармайкл, — я просто хочу, чтобы ты расценивал свое пребывание в Лалуорте как новую перспективу на твоем пути, а не как вынужденную задержку.
Он потрепал Маркуса по плечу.
— Прогресс и победа не даются без боя и чаще всего требуют изнурительной работы.
— Чего-чего, а изнурительной работы мне хватает, — проворчал Маркус.
Кармайкл оторвался от перил и направился к выходу.
— Просто тебе недостает легкости, с которой играют хорошо заученную роль, — вот и все.
— И?.. — настаивал Маркус.
— И я верю, что Уэстон — «старый» или «новый», за неимением других терминов — обязательно раскроет это дело. Попомни мои слова.
Маркус знал только одно — уже очень поздно. Многочисленные слуги не могли дождаться, пока он уйдет с балкона, но их попытки выманить его оттуда не увенчались успехом.
Он не мог уйти, не мог даже пошевелиться.
Пока в его голове не созреет четкий план.
Он останется здесь до тех пор, пока не справится с сомнениями и не решит, что будет делать шаг за шагом, начиная с того момента, когда он встал со стула.
Или пока не прикончит вторую бутылку коньяка, которую он потребовал принести.
Потянувшись за бутылкой, Маркус потерял равновесие и свалился со стула. Он упал на спину с глухим стуком и растянулся на холодном каменном полу балкона; стул выскользнул из-под него и с громким скрежетом отъехал назад.
Прищурившись, он смотрел на усыпанное звездами небо, пытаясь вычислить расстояние между созвездиями.
Контрабандисты, которые повинны в смерти Джаспера Уилмингтона и Клайва Берроуза, возможно, тоже вглядываются в ночное небо в эту самую минуту.
Эти ублюдки, должно быть, и время определяют по звездам.
— Твоя чертова шотландская картавость так и лезет из тебя, Уэстон!
Его собственный голос резал слух.
Саре нравился его шотландский акцент, хотя Маркус не понимал почему.
— Черт тебя дери, Уэстон, — заорал он, — когда же ты образумишься?!
Вот опять его мысли в мгновение ока перекинулись от контрабандистов к Саре.
К Саре, которая засела в мозгу, как заноза, которая тряслась от восторга, когда он говорил по- шотландски, и, наверное, начала бы молиться на него, надень он килт.
Прекрасная женщина, которая вообразила, что любит его.
Дай ей волю, и она будет холить его и дрессировать, как Титуса, и Маркус с уверенностью мог сказать, что выполнял бы команды куда лучше, чем мастиф.
— Оставь девицу, Уэстон, пусть занимается своими собаками.
Он приподнялся, оперся на локоть и потянулся к столу, ворча и чертыхаясь, пока бутылка не оказалась у него в руках.
— А также свиньями и лошадьми. И дурацким павлином. Ради Бога, — добавил он, пролив на себя немного коньяка при попытке осторожно поставить бокал. — Чертов павлин! — выкрикнул он и осушил бокал до дна одним залпом.
Да, Кармайкл, конечно, очень умно и искусно поддержал его, подтолкнув в нужном направлении. Он сделал это так красиво, что Маркус, оставшись один и накачиваясь коньяком, вновь и вновь возвращался к совету своего наставника.
Маркус и раньше видел, на что способен Кармайкл. Но даже самые сильные мужчины, самые могущественные и умные, по его мнению, превращались в счастливых идиотов после женитьбы.
Он ни за что не последует их примеру — это вопрос решенный.
И вдруг он все понял.
Либо коньяк подействовал.
Либо он протрезвел.
Не важно, что дало толчок, но в его голове сформировалось четкое убеждение, что разобраться в деле контрабандистов он сможет только в том случае, если избавится от посторонних мыслей.
И прежде всего надо перестать думать о Саре, чья неординарная натура заставляла его вновь и вновь задаваться вопросами и анализировать даже самые незначительные детали. Это было невероятно болезненно и, по правде говоря, совершенно ему не нужно.
С этих пор он больше не будет мучиться от заката до рассвета, занимаясь бесконечным и бесплодным самоанализом.
Он справится.
Он сможет избавиться от этого наваждения по имени Сара.
