чай.
— Идет, — шепнула она Агате. — Я уговорила ее встать. Честно говоря, она согласилась только после того, как я сказала, что ты принесла целую тарелку лепешек.
И вот наконец в комнату вплыла Маргарет — в необъятных размеров розовом халате, обшитом кружевами. Опираясь на плечо Саманты, она добралась до дивана, на который не села, а рухнула. Агата, приткнувшаяся было на самом краешке, резко вскочила, опасаясь, как бы сестрицыны ноги не приземлились у нее на коленках. Саманта устроилась напротив обеих бабок, сев по-турецки прямо на мохнатый ковер.
— Мне кажется, я скоро умру, — пробормотала Маргарет, бросая заинтересованный взгляд в сторону тарелки со сдобой.
— Последние восемьдесят лет ты каждый день только и делаешь, что собираешься умирать, — оборвала ее Агата. — И прекрати пересчитывать лепешки! Хватит на всех.
Адресованного ей предостерегающего жеста Саманты она предпочла не замечать.
— Одним словом, Маргарет, возьми себя в руки! — воскликнула она. — Конечно, Теофиль стал для нас почти членом семьи, но, в конце концов, он просто жилец.
— Да, но я его любила, — прохныкала Маргарет.
— Значит, тебе следовало открыть ему свои чувства немного раньше. Позволь тебе напомнить, что вы с ним прожили под одной крышей больше тридцати лет.
— Ну, знаешь ли, я — не ты. У меня еще сохранилась кое-какая гордость. Я бы никогда не смогла, едва овдовев, броситься на шею первому встречному мужчине, лишь бы он на мне женился, — ехидно проговорила Маргарет, запуская руку в тарелку с лепешками и захватывая пальцами сразу две штуки.
Агата оставила этот выпад без ответа. Лишь сделала глоток индийского чаю, полагая, что любимый напиток поможет легче переварить обиду. Для Агаты 1946 год начался под знаком траура. Облаченная в респектабельное черное платье, она с привычной отвагой напускала на себя огорченный вид, стоило кому-нибудь заговорить при ней о трагической кончине мужа. По натуре боец, она решительно не желала зацикливаться на собственных чувствах, впрочем довольно противоречивых. Если уж говорить откровенно, она прожила с капитаном Гривзом всего какой-то год, да и то бо?льшую часть времени в качестве сиделки, а не жены.
Гораздо больше ее заботили вопросы материального порядка. Не сразу, но ей удалось снять небольшую меблированную квартиру. Квартира состояла из крошечной кухоньки, спальни, которую заняли Маргарет с матерью, и гостиной с узким окном, выходившим в колодец двора. Агата спала на диване в этой гостиной.
Единственным преимуществом нового жилья было то, что дом располагался неподалеку от больницы, где она теперь не только работала днем, но и брала ночные дежурства, выкраивая для сна всего несколько часов. Коллеги, обеспокоенные ее нездоровой бледностью, советовали ей больше отдыхать, но она их не слушала. Она же не просто так соглашалась на сверхурочные — ей надо было кормить семью. На вдовью пенсию не разгуляешься, а Маргарет как уволилась из школы, так больше никуда и не устроилась. Между тем квартира, даже такая убогая, обходилась недешево. Но она предпочитала проводить время в больнице не только поэтому. Ей не терпелось вырваться из тягостной домашней атмосферы. Мать любой разговор упорно начинала с пугающих намеков на мнение покойного мужа, словно буквально только что с ним разговаривала. Маргарет целыми днями трудилась над портретами Ральфа Маккаллена — она задумала расписать ими чайный сервиз от чайника до пирожковых тарелок включительно.
Доктор Эндрю Йелланд работал в той же больнице, что и Агата. Он пользовался репутацией превосходного врача и славился уважительным отношением к медсестрам, что нисколько не мешало последним подсмеиваться над ним у него за спиной. Невысокий, скорее субтильного телосложения, к своим тридцати пяти годам он успел обзавестись внушительной лысиной. Лицо у него было костлявое, а нос такой тонкий, что даже очки на нем не держались, и ему приходилось постоянно их поддергивать. Раздавая медсестрам указания, он никогда не смотрел им в глаза и беспрестанно потирал руки.
Однажды, совершая вместе с ним обход, Агата решила симулировать обморок. Если бессонные ночи и изматывали ее физически, то взамен оставляли массу времени для размышлений. Как она ни билась, материальное положение семьи не улучшалось. Мать тратила кучу денег на цветы, взяв за правило каждый день навещать могилу мужа с очередным букетом. Маргарет вбила себе в голову, что должна стать знаменитой художницей по фарфору, и носилась по специализированным магазинам в поисках красок, трафаретов и кистей. Поскольку техникой ремесла она овладела не вполне, то запасы тарелок и чашек заканчивались у нее довольно быстро, а она признавала только китайский фарфор. Пока что ни одна лавчонка, торгующая посудой, не заказала ей ровным счетом ничего, но это ни в малейшей степени не поколебало решимости Маргарет. В конце концов, частенько повторяла она, многие гениальные художники удостоились лишь посмертной славы.
Что касается Агаты, то она в свои двадцать шесть лет мечтала жить нормальной жизнью — то есть подальше от назойливых родственниц и без денежных забот. Эндрю Йелланд один занимал квартиру в первом этаже хорошего дома. Он никогда не был женат. Родители его умерли, а единственная сестра жила в Манчестере. Он неплохо зарабатывал, бо?льшую часть времени проводил в больнице, а по выходным иногда уезжал из Лондона за город, на какую-нибудь речку, где водилась рыба. Агата не имела ничего против рыбной ловли на муху.
Все произошло точно так, как она запланировала. Агата осела на холодный кафельный пол. Доктор Йелланд бросил одноногого ветерана, которого в тот момент осматривал, и кликнул санитаров — отнести ее на руках ему не позволяла комплекция. Он сидел возле нее, пока ей не стало лучше.
На следующий день, когда она подошла, чтобы поблагодарить его за заботу, он осмелился пригласить ее на чашку чаю. Она отказалась, объяснив, что не может появляться на людях из-за траура. Тогда он предложил выпить чаю у него дома — предложил без всяких задних мыслей, потому что, как он тут же уточнил, компанию им составит его соседка, достойная семидесятилетняя леди.
В гостях Агата, жалуясь на жару, расстегнула пару-тройку пуговок на платье. Эндрю Йелланд уставился на полоску молочно-белой кожи, резко контрастировавшей с черной тканью платья, как загипнотизированный, и опустил чашку мимо стола. Чашка упала на ковер.
В последующие две недели произошло сразу несколько совершенно случайных событий, окончательно смутивших покой доктора Йелланда. Как-то утром, зайдя в аптеку, он обнаружил Агату стоящей на стремянке. Ему понадобилась не одна минута, чтобы оторвать взгляд от ее затянутых в чулки ног и снова обрести дар речи. В другой раз он чуть не выронил температурный лист, который внимательно изучал, когда из-под халата находившейся рядом Агаты выскользнула бретелька шелковой комбинации. Наконец однажды ночью, разыскивая дежурную сестру, он зашел в комнату отдыха и увидел Агату лежащей в самой томной из всех возможных поз — она притворялась, что спит.
Со дня приглашения на чай не минуло и трех недель, а он уже сделал ей предложение.
Девять месяцев протекли в безмятежности супружеского счастья. Превратившись в миссис Йелланд, Агата отнеслась к своим обязанностям со всей серьезностью. Легко и непринужденно она прошлась по всей обстановке мрачноватой квартиры Эндрю, придав ей немного женственной прелести. Она достигла невероятных высот в выпечке сдобы, а по ночам безропотно терпела домогательства нового мужа, наверстывающего двенадцать лет полового воздержания.
По его просьбе она отказалась от ночных дежурств и, доработав до конца смены, уходила из больницы тем охотнее, что ее до неприличия скорый второй брак — да еще с врачом! — дал обильную пищу весьма едким комментариям со стороны коллег.
Зарплаты Эндрю им вполне хватало на безбедное существование. Свой собственный заработок она тратила на сестру и мать, которые по-прежнему обитали в скромной меблирашке. Она лично относила арендную плату владельцу квартиры, оплачивала счета и раз в неделю совершала обход окрестных магазинов, внося необходимые суммы, чтобы мать с сестрой имели здесь кредит. Все, что оставалось, она отдавала им на карманные расходы: Мэри продолжала засыпать цветами могилу Арчи и время от времени позволяла себе приобрести красивый траурный венок. Маргарет стала любимой клиенткой оптовика, занимавшегося импортом посуды из Пекина.
Все свободные от дежурств выходные Эндрю посвящал рыбной ловле на муху. Благодаря ему Агата открыла для себя самые рыбные места Англии. Нацепив резиновые сапоги и воздев над головой большой
