выдержала.
Ну а свои, родные? Родители завещали им жить по-совести. Крепким, видать, был тот завет. Мы много тревожимся сейчас, что слабеют родственные узы, что не прочны корни семейных кланов, что потеряно в русском человеке то самое единение, которое берегло от недуга, от злого глаза, от беды. Чужими становимся. Нынче легче ищутся сочувствующие на стороне, чем в родном доме. Чужой поймёт, а свой вряд ли услышит. Чужой, он как бы безгрешен, потому что далеко и несовершенства его сокрыты от нас плотным слоем наших собственных забот. А родной — на виду. Со всеми своими «проколами » и «бревнами в глазу ». Всегда есть чем попрекнуть, есть что припомнить. Сведение счетов не способствует крепости родственных уз.
Вот они сидят передо мной, две сестры — Ольга и Валентина. Внешне не похожие. Оля маленькая, худенькая, из-под челки голубой взгляд, которого будто сама боится, отводит в сторону, дабы не напугать собеседника синевой. Валя статная, круглолицая, в ней жизнь и сила, и очень прочная под ногами земля. Жизнь не била? Ещё как била. Не так давно, уже после Виктора, схоронила мужа. Остались две девочки. Пережив горе, Валентина серьёзно заболела. Сестрина беда будто разбудила Ольгу. Она впервые очнулась после года тяжёлого полусна. Они работают вместе, на одном производстве, и Ольга, понимая, что сестру сейчас никак нельзя оставлять одну, просит руководство цеха перевести их в одну смену. Но в связи «с производственной необходимостью» эту просьбу не выполнили. Оля металась, объясняла, умоляла - за сестрой нужен глаз, у неё начинается депрессия, помогите! Не помогли. Пустяковая просьба оказалась невыполнимой. Не будем никого судить. Вспомним, что чревато это попранием важнейших духовных законов человеческого бытия. Вернёмся к сёстрам.
Оставались вечера. Они бежали друг к другу, перепутав, кто кого должен поддерживать, давали друг другу важнейшие поручения, хитрили, чтобы занять мысли земными заботами, отвоёвывали друг друга у душевного надлома. Родственные узы сестёр оказались очень прочными. И нам не надо, зная их, размахивать руками и повторять, что всё кануло в лету - и корни наши, и привязанности. Всё есть. Всё существует. Не поливай Оля с Виктором очередное фруктовое деревце, не прижилось бы оно, не вырос бы сад за старым домом. Так и здесь. Не прививали бы родители сёстрам чувство глубокой родственной любви, не взращивали бы эти тоненькие деревца, не появился бы и этот сад, не пророс бы корнями прочных человеческих достоинств.
Мужу Ольгиному, Михаилу, Валя сказала после похорон Виктора:
От тебя сейчас неё зависит, Сберечь Олю надо. Помни, надо сберечь. Я помогу» Давай вместе.
На антресолях Михаил нашёл старые, купленные несколько дет назад пилки для лобзика. Много пилок. Впереди - долгая зима с долгими вечерами не привыкшего сидеть дома человека. Он был рядом с женой. Он выпиливал замысловатые наличники для их старого дома. Чтобы по весне украсить этот дом, сделать его ещё более желанным и радостным. Когда, в какой из этих вечеров пришла в голову Ольге мысль, взбередившая израненную душу? Она достала и который раз пачку писем от сына из армии, ремень его, пересланный из части. Письма и на этот раз не осмелилась перечитать, не хватило духу. Ремень положила на колени:
Хочу написать письмо, Миша. В детский дом... Он попил. Долго молчал. Потом, не поднимая глаз от лобзика, тихо сказал:
- Напиши.
Писем с просьбой усыновить мальчика она написала много.
Показывала мне пухлую пачку ответов: «Помочь ничем не можем. Ждите очереди». «В настоящее время детьми не располагаем». Стала обзванивать детские дома, говорила с директорами. Некоторые обнадёживали — позванивайте. И вдруг: «Приезжайте, мы вас ждём!»
Позвонила сестре:
Возьми отпуск за свой счёт. Дня четыре. Поедем в детский дом.
Ничего не стала расспрашивать Валя. С готовностью человека, способного ради ближнего на любое неудобство, любую ломку спланированного графика, сказала:
Поедем. Ты не волнуйся, я на работе всё улажу.
Два дня провели Ольга с мужем и Валей в детском доме. Торопиться было никак нельзя, здесь дело святое, без проб и ошибок. Только людям, ориентировавшим душу свою на свет и любовь, оно посильно. Душу наболевшую, саднившую, для которой собственная беда стала точкой отчёта для более пристального взгляда в других. Тех, которым тоже несладко в жизни. Михаил, человек сам по себе немногословный, не рассуждал. Но в его молчании была обнадёживающая Ольгу уверенность - сможем заменить ребёнку родителей. Одолеем.
Оля вела Алёшу за руку. Рядом Миша, Валя, Вали- на дочка Дашенька. Они вышли из детского дома, подошли к железнодорожной кассе, купили билеты обратно. На один билет больше, чем покупали сюда. Они сказали Алёше, что берут его на «пока», погостить, а если ему у них понравится, то и в школу ходить можно. Хитрость была необходима. Пусть отойдёт от детдомовских привычек, почувствует вкус к новой жизни, в которой есть свой угол, свои права и свои обязанности, свои родственники, свой бревенчатый дом со старым садом.
