успокоилась, хозяйка ей очень нравилась. Марина совсем осмелела.
Я курточку себе купила, хотите, покажу?
Ольга Станиславовна взглянула на курточку:
Ничего, неплохая. Зимой будешь носить, а пока померяй-ка вот эту.
И она принесла из прихожей серую, в молниях, правда, слегка для Марины свободную.
Это сына моего, который тебя краской облил. Видишь, сидит, не высовывается, боится...
Ненаглядный, — позвала она. — Выходи, Марина на тебя уже не сердится.
Вышел. Насупленно посмотрел на Марину. Долговязый парень в очках, в длинном, почти до колен, свитере.
Артур, - представился. — Простите, я не нарочно, я задел банку локтем...
Да я и не сержусь, — заторопилась Марина. - Я не сержусь, вот только мама волноваться будет.
А я отвезу вас.
Ольга Станиславовна напоила Марину чаем, переодела во всё чистое, дала с собой коробку конфет для мамы. Вытолкала сына на улицу:
Заводи машину, Марина готова.
Был уже вечер. Артур сосредоточенно смотрел на дорогу, а Марина, вжавшись в кресло, сидела, опустив глаза. Она очень стеснялась Артура, не знала, о чём говорить с ним, о чём спрашивать. Но молчать уже становилось неудобно.
Вы где-нибудь учитесь? — выдавила из себя.
Я скрипач, в консерватории учусь. Дел много, только в выходные могу маме помочь. Вот балкон решил ей покрасить...
Они засмеялись. И как-то расслабились. И Марина совсем доверчиво, по-детски сказала ему:
Надо же, скрипач... Я никогда не видела живых скрипачей...
Смотрите. Нескладный, в очках. О чём с девочками говорить, не знает. Кроме музыки, ни в чём не разбирается.
С той встречи прошло всего-то месяца три. Ольга Станиславовна рвёт теперь на себе волосы и проклинает тот день, ту банку с зелёной краской, упавшей к ногам избранницы своего сына.
Сама за руку привела её в дом. Если бы я знала, что всё так получится.
Пустые слова — если бы я знала. Если бы мы знали наперёд, что уготовано нам, если бы открыты нам были неисповедимые жизненные пути. Не хватило бы на земле соломки, дабы устилали бы ей свои маршруты, памятуя о древней русской мудрости — знал бы, где упасть, соломки бы постелил.
Ольга Станиславовна моя давняя добрая знакомая. Я знаю её много лет, помню её мужа, тихого, безобидного алкоголика, которого она всё никак не решалась прогнать с глаз долой, из сердца вон, потому что очень хотела ребёнка. Родила, наконец, мальчика. Дала ему необычное имя Артур, потому что любила всё красивое и необычное. Годик сыну отмечала уже одна. Нашла силы оставить мужа, нашла силы разменять квартиру.
Мы часто встречались, потому что Ольга Станиславовна преподавала в одном из вузов историю религии, а мне это всегда было интересно. А ещё у неё было замечательное, редкое в нашей жизни качество. Она умела врачевать души. Да, да, многие тянулись к ней именно за этим - рассказать, как им плохо, услышать разумные слова утешения. Сына своего она звала - ненаглядный. Единственный сынок, которому волей судеб достался пригласительный билет на неповторимый праздник жизни. Она делала всё, чтобы воспитать его полно, гармонично, продуманно. Маленького, закутанного в большой пуховый платок, возила на санках в ближайшую музыкальную школу. Летом отправлялась с ним в путешествия, о которых многие дети даже мечтать не могли. Артур хорошо учился, был здоров, если не считать врождённой близорукости, воздушен. Когда я спрашивала её при встречах о сыне, она отвечала одинаково весело:
— Всё хорошо, как всегда.
