Меня? Специально меня? - руки у деда задрожали.
Подарок, подарок нужен, а нет подарка...
И вдруг в кармане шубы нащупал я шоколадку, подаренную Артёмкой. Есть подарок!
Вот. Шоколадку принёс. Пусть весь год жизнь у тебя будет, дедушка, сладкая, как эта шоколадка.
Какое там, — махнул он рукой, - старость, она, сынок, сладкой не бывает. Она такая горькая, не приведи Господи. Нет, скажи честно, ты специально ко мне пришёл?
К тебе, к тебе, что я, врать, что ли буду!
Ко мне, ко мне, — старичок заворочался в своём кресле, - вот оно какое дело, знают меня, знают. Что не ел чужой хлеб Григорий Иванович, честно жил. Ты уж извини, что я в таком виде. Гости ко мне не ходят, я по-домашнему. Но я сейчас... Он стал приподниматься, опираясь на подлокотники кресла. А поднявшись, крошечными семенящими шажками направился к гардеробу. Трясущимися руками открыл его и достал чёрный в серую полоску пиджак с звенящими на нём медалями. Попросил — помоги надеть, сынок. Я плакал. Я плакал, понимаешь? И винился в эту минуту перед всеми такими вот забытыми, дряхлыми, изболевшимися, изжившимися людьми, которых в лабиринтах наших домов с благополучно светящимися окнами несть числа. Старость сладкой не бывает... Но она бывает хотя бы достойной, если не одинока. Если нет с ней страшного чувства отработанной пустой породы, если не видит она, что её терпят, что она в тягость, если вспоминают её хотя бы по праздникам.
В лифте мы стояли друг от друга отвернувшись. Но я заметил, что у Андрея размазан по щекам грим. Хорошо ещё, что он не увидел моих «скупых мужских слёз».
Пойдём, пап, домой, — попросил Андрей на улице. - На сегодня хватит.
Но я уговорил его зайти ещё в ближайший дом. В квартире шла пьянка и Деда Мороза там ждали только завтра. Девочка в комнате рисовала, а на кухне мама принимала гостей кавказской национальности. Гости дали Снегурочке два мандарина, а мне налили до краёв стакан.
Не пью на работе, — отговорился я и спросил тихо хозяйку, — подарок-то дочке купила?
Подарок... Да нет ещё... Завтра куплю, завтра, с получки, скажу, от Деда Мороза.
Тут меня прорвало:
Бегите, — говорю гостям, - в магазин, пока открыт, и купите девочке подарок. Девочке нужна игрушка. Хорошая. Идите. А я тут подожду.
А ведь пошли. Засуетились, загремели лифтом. Через пятнадцать минут пришли с Барби и... бутылкой «Распутина». Гулять так гулять.
Девочка обрадовалась подарку. Прижала куклу к себе, тихо сказала «спасибо» и ушла в комнату, прикрыв дверь поплотнее.
Вечером дома нам не хотелось рассказывать о прожитом дне. Слава Богу, досталась жена с понятием, в душу лезть не стала, догадалась - что-то неладное у нас на сердце.
Утром Андрей попробовал от роли Снегурочки откосить.
Может ты один, пап? Сколько можно рядиться и гримироваться?
И тут я очень испугался. Если я один шагну сегодня в этот омут квартир, где ждёт меня не весёлый Новый год, а тяжёлое дыхание будничной жизни, в которой почти как у Толстого: все несчастливые семьи несчастны по-своему, я не выдержу. Сорвусь и долго ещё не смогу прийти в себя.
Мужчины друг друга в беде не бросают, - напомнил я своему четырнадцатилетнему сыну.
И мой мужчина, вздохнув, пошёл обряжаться Снегурочкой.
В очередной квартире при нас с Андреем раздался телефонный звонок. Межгород. Сын сообщил матери, что никак не сможет приехать к ней на Новый год. Изменились обстоятельства. Она заплакала и кивнула на холодильник - кому я всё это наготовила... В другой квартире молодая пара подвела меня к кроватке девочки, которая от рождения не ходит. Девочка приняла слабыми ручками большой, в серебряной бумаге свёрток и отвернулась к стенке. В третьей... Я могу рассказывать очень долго. Давай лучше чай пить».
А кто был последним в вашем новогоднем марафоне?
