Федоров зашел спереди, с «лейкой» наизготовку, в ответ старик повернулся к нему спиной. Новый маневр также не дал результата. Федоров помахал в воздухе рублем, как бы намекая на вознаграждение, но старик с испугу накрыл торт соломенной шляпой. «Все, — успокоил его жестом Федоров, — меня нет». И решительно двинулся к выходу, набросив на плечо лямку фотоаппарата.
Женя, готовая провалиться сквозь землю, хотела незаметно выскользнуть следом, как вдруг Федоров резко повернулся и щелкнул старика в тот момент, когда тот осторожно приподнял свою шляпу, чтобы невзначай не повредить кремовую надстройку.
— Леша, тебе сколько лет? — поморщилась Женя, когда они очутились на улице. — По-моему, ты помешался на сладкой жизни… коврижки, торты, мороженое!
— У нас медовая неделя, забыла? Хотя ты, конечно, не сахар.
— Вот как!
— Ну ничего, — примирительно сказал он. — Недолго мне с тобой мучиться.
— Да? А я-то надеялась.
Неопрятный старичок был забыт, а между тем этот снимок обошел потом многие журналы и даже получил премию на венецианском Биеннале. Снимок назывался «Иллюзионист».
Вечером Федоров привез жену к морю — смотреть на закат. На пирсе был весь город. Украдкой поглядывая на Женю, как будто намагниченную тонущим медным шаром, Алексей сидел как японский император, точно по его приказу совершалось это чудо.
— Невероятно, да? — прошептала Женя.
— Я тебе еще не то покажу!
Они возвращались к машине, когда из-под пляжного тента послышалось:
— Флип, ты глянь!
— Ну?
— Знакомая твоя. Пойди поздоровайся.
— Думаешь?
Дальше последовало что-то неразборчивое, и взрыв смеха. Из-под тента выбралась компания — в темноте их можно было сосчитать по зажженным сигаретам — и не спеша последовала за удаляющейся парочкой.
— Ого, почетный эскорт! — сказал через несколько минут Федоров, посмотрев в зеркальце заднего обзора.
Женя не обернулась и ничего не сказала.
Словно услышав Федорова, двое мотоциклистов вырвались вперед. Они пристроились сбоку, почти впритирку, так что можно было разглядеть заклепки на курточках, а потом обошли их и как бы возглавили кавалькаду.
— Пижоны, — усмехнулся Алексей.
Так, то отставая, то вырываясь вперед, четверка мотоциклистов проводила их до гостиницы.
Утром они собирались на пляж, когда зазвонил телефон. Трубку взял Алексей.
— Я слушаю.
— Товарищ Федоров? — весело спросил женский голос.
— Он самый.
— Алексей Георгиевич?
— А кто это?
— Администрация желает вам приятно провести время в нашем городе.
Послышались гудки отбоя.
— Вот это сервис!
Из ванной вышла Женя, складывая полотенца:
— Может, возьмем одно покрывало вместо подстилки?
— Что?.. А, о’кей.
Женя стояла посреди холла, пока Федоров сдавал ключи, отпуская комплименты молоденькой администраторше — любезность за любезность.
Вдруг ее чем-то ослепило. Она прикрылась ребром ладони и из-под козырька увидела в кресле парня из той самой компании — он зеркальцем пускал в нее солнечные зайчики. Встретившись с ней взглядом, парень послал ей воздушный поцелуй. Она быстро вышла. По крайней мере на улице не было ничего подозрительного.
За ней вышел и Алексей. Когда они садились в машину, она еще раз огляделась вокруг и только сейчас заметила стайку на мотоциклах. Трое посигналили ей зеркальцами… а вон и четвертый — тот, что поджидал ее в холле. Поджидал? Не слишком ли разыгралась у нее фантазия?
День выдался ветреный — хотя когда здесь не бывает ветра? — и Федоров не стал повторять ошибки тех пляжников, что часами, до посинения, зарываются в плотный, словно катком утрамбованный песок. Они укрылись вдали от отмели, в делянке, со всех сторон защищенной плетеной изгородью, которая не позволяла дюнам прибрать к рукам весь берег. Море было холодное, так что они не вылезали из своего укрытия.
— Кстати о птичках, — вспомнил Алексей. — Маргарита просила купить ей бусы. Говорят, необработанный янтарь помогает при щитовидке.
— Заезжал проведать свою коммуналку?
Он промолчал.
— Я не виновата, что в нашем доме не жил Есенин.
И снова не дождалась ответа — то ли неуступчивый характер Федорова был размягчен припекавшим солнцем, то ли его внимание отвлекли звуки ситары с соседней делянки.
— Хорошо помню, как я в первый раз зашла к тебе на Москвина. Любовь Михайловна, божий человек, поведала мне, как ты в четыре года ушел искать «хороших маму и папу»…
Федоров приподнялся на локте — кто это там такой любитель восточной музыки?
— …и как ты в семь лет без памяти влюбился в Тарасову, увидев ее в «Марии Стюарт». А ты все не шел. Я спросила, можно ли подождать в твоей комнате, и меня впустили в святая святых. Это было незабываемо. Последний раз ты ел суп из селедочницы… о горе посуды на подоконнике, деликатно укрытой газеткой, я старалась не думать.
— Я мыл все сразу.
— Да, ты меня познакомил со своей теорией пещерного домоводства.
— А тебе не рассказали, что мне в двадцать лет нагадала в Одессе цыганка?
— Пиковый интерес?
— Рассказываю. Цыганка кормила грудью цыганенка, но одна рука у нее, как ты догадалась, была свободна. Я позолотил ей ручку, как сейчас помню, полтинником. Она попросила бумажный рубль — завернуть в него монету. Завернула и попросила трешку — завернуть рубль. Когда дошло до пятерки, я взбунтовался. Тогда она зажала мои деньги в кулаке и, заглянув мне в глаза, произнесла скороговоркой: «Остерегайся, добрый человек, жениться на художнице, особенно которая раскрашивает пасхальные яйца».
— А ты что? — улыбнулась Женя.
— Я? Пока опомнился, уже на тебе женат.
— Бедненький!
— Нет, тут без черной магии не обошлось. Чтобы я по своей воле променял отдельную свою конуру со всеми удобствами на твои царские палаты!
— Понимаю, ты бы хотел вместе с вещами перевезти ко мне тетю Любу, и Маргариту с сыном, и всех твоих друзей и подружек в придачу.
Алексей молчал.
— Леша, ты же знаешь, если бы мне не грозило расселение…
— Перепрописка — ради тебя я прошел и через это!
— Ты у нас, Федоров, сильный, — кивнула она, — и не через такое пройдешь.
— Вот именно. — Он рывком встал и направился к ледяной воде. — Показываю… зрелище не для слабонервных.
