зажав упругий комок ее плоти между большим и указательным пальцами, нацедил полный бокал. Поднял его и торжественно осушил сладкое молоко одним глотком. Под раздающиеся со всех сторон похвалы его поварскому искусству, он, улыбаясь, вперевалку прошагал в свои владения.
Внимание посетителей ресторана разделилось между их столиком и большим, отведенным семье из восьми человек, где кипело буйное веселье. Мгновенно опустошались целые батареи бутылок шампанского; бились на счастье бокалы; гремели праздничные тосты; нестройный хор счастливых голосов подхватывал цыганские песни. Распространился слух, что почти слепой глава семейства, древний датчанин, взобрался на гору за отелем и вернулся с редким цветком, паучником, названным так потому, что он растет только высоко в скалах внутри расщелин, доступных лишь паукам. Старик на закате лет занялся ботаникой, и сегодня воплотил в явь свою самую заветную мечту.
Когда друзья услышали об этом, мадам Коттин шепотом переговорила с молодой женщиной и подозвала официанта. Тот мгновенно появился и встал, — весь внимание, — перед ними, затем так же быстро отправился к датскому семейству, чтобы передать приглашение. Он еще не договорил, а празднующие вскочили и понеслись к их столику, спеша воспользоваться любезностью. После того, как они осушили бокалы или приложились к соску, другие посетители, зараженные всеобщим весельем, улыбаясь, встали со своих мест, чтобы присоединиться к образовавшейся очереди. Музыканты тоже захотели освежиться. Даже Вогель, все с тем же скучающим видом и надменно-презрительным выражением лица, словно говоря: «раз уж я здесь, придется быть вместе со стадом», подошел и немного пососал грудь. Вернувшись к сестре, он с саркастической усмешкой вытер запачканные молоком губы.
Неожиданно быстрый закат облек в масляный покров деревья за двухстворчатыми окнами, и гости угомонились. Удовлетворенный, священник оторвался от соска и поблагодарил ее; сердце болезненно сжалось при мысли о матери, которая по его вине живет так бедно и одиноко на далекой родине, в Польше. К тому же, как ни прискорбно признавать, он нарушил обет. Необходимо было как можно скорее приготовиться к поминальной службе, ибо сегодня хоронили тех, кто погиб в огне и при наводнении. Сейчас так хотелось прилечь немного, но долг есть долг. Он тяжело поднялся и оглянулся по сторонам, ища взглядом пастора. Им придется вместе проводить обряд. Молодая женщина застегнулась.
Она чувствовала, как любовник трогает ее под покровом скатерти. Голова кружилась, потому что они все слишком много выпили. Corsetiere и юноше пришлось поддерживать ее; втроем они медленно покинули ресторан. Молодая женщина протестующе воскликнула, что отлично дойдет сама, и пока они вдвоем поднимутся, мадам Коттин успеет захватить из своего номера пальто, чтобы присутствовать на похоронах. Но та сказала, что не хочет идти. Она просто не выдержит.
В спальне подруга раздела ее и осторожно уложила на кровать. Член юноши вошел в нее, еще когда они поднимались по ступенькам, и теперь, чтобы он мог оставаться в ее лоне, мадам Коттин не стала снимать корсет и чулки. До нее донеслись слабые звуки церковного гимна, — погребальная процессия отправилась в путь на кладбище, — и она распростерлась на простыне, наслаждаясь непрерывным движением глубоко внутри. Она расслабленно прикрыла глаза, но ощутила, как любовник взял ее руку и направил в вагину, туда, где желал почувствовать прикосновение пальцев. Кроме ее ногтя, осторожно ласкающего головку, юноша ощутил твердый холодный металл обручального кольца мадам Коттин. «Оно помогает мне выстоять», — шепнула corsetiere, и юная женщина пробормотала, что все понимает: когда-то кольцо и ей придало сил, она до сих пор не решалась снять его.
Повозки, в которых везли тела, прогромыхали по сосновому лесу, потом наступила тишина. Молодая женщина ощутила пустоту там, где только что была переполнена, и слабым голосом сказала, что хочет еще. С трудом разлепив веки, она наблюдала за тем, как ее любовник и мадам Коттин слились в страстном поцелуе.
Дорога к кладбищу опоясывала озеро и поднималась в гору. Она была очень длинной, а отец Марек утром уже проделал этот путь пешком. Он также чувствовал, что его отягощают обильная пища и питье. Остальные явно испытывали те же проблемы, и вскоре, устав, перестали петь. Они шли молча, слушая, как скрежещут по песку колеса.
Отец Марек осторожно завел беседу с протестантским пастором. Ему раньше не приходилось общаться со священнослужителем, представлявшим другую веру; но, подумал он, несчастье сближает. Разговор оказался интересным, он затронул вопросы догмы. По крайней мере, они сошлись на том, что Господня любовь не предмет для анализа. Она пронизывает все, что Он сотворил. Оба то и дело спотыкались от усталости, — ведь пастор тоже был далеко не молод, — и замолчали, чтобы сберечь силы. Мысли священника вернулись к женской плоти, которую он недавно сосал. Он попытался воскресить в памяти ее теплоту и податливую округлость. Он вспомнил и о мадам Коттин, во время прогулки она дала ему такой хороший совет, как избавиться от чувства вины.
Пухлое тело мадам Коттин, освобожденное от пут корсета, который больно врезался в кожу после обильной трапезы, подвергалось новому испытанию. Друзья щекотали и тыкали пальцами в самые чувствительные места, а она вскрикивала, смеялась, бешено извивалась и отбивалась как могла в тщетных попытках избежать безжалостных рук. Она сболтнула, что боится щекотки, и теперь эти двое пользовались ее оплошностью. Corsetiere не могла бороться с сильным молодым человеком, а ведь вместе с ним на нее навалилась девушка. Несколько раз ей почти удалось вырваться и спрыгнуть с постели, но мужчина вдавливал большие пальцы в самое нежное место на ляжках, и, ловя воздух ртом, она покорно падала навзничь. Потом, улучшив момент, когда она ослабела и не могла сопротивляться, они схватили ее за ноги, широко развели их. И она снова визжала, извивалась и рычала от смеха, а они щекотали ей пятки. Юноша забрался на постель между ее ног и закрыл рот поцелуем, так что пришлось пообещать, чтобы не задохнуться, что она будет хорошей девочкой и даст ему сделать это. Она судорожно втягивала воздух и смеялась все тише и тише, а потом смех перешел в частые вздохи. Ее губы растягивались в улыбке, она то и дело тянулась к партнеру, обмениваясь с ним быстрыми легкими поцелуями.
Сильный ветер развевал полы военного кителя; майор вспоминал, как стоял над другими массовыми захоронениями, как составлял письма родным погибших. Когда небо стало однотонно-бесцветным, а тень от горы заставила все вокруг потемнеть, ему показалось, что в озеро медленно падает апельсиновая роща, там же, одна за другой, исчезали слетавшие сверху розы. Картина была достаточно четкой, и майор решил рассказать обо всем на собрании, которое наметил на будущий вечер. Видение странным образом соответствовало сообщению пожилой медсестры. Он пренебрег ее свидетельством, так как старушка уже почти впала в маразм. Лайонхарт от всей души сочувствовал находящейся под ее опекой тихой, грустной, очаровательной девушке. Но возможно, медсестра действительно видела огромную розу на закате. Еще одна странность — история с горным цветком, паучником. Отец Марек начал речь, обращаясь к выстроившимся в длинную цепь озябшим, почти оцепеневшим от усталости родным умерших. Мысли майора обратились к племяннику, молодому привлекательному лейтенанту, который должен прибыть сюда завтра первым поездом. Они хорошо покатаются на лыжах вместе. Здесь наверху его любимый склон, замечательное место.
Вселенная, размышлял Болотников-Лесков, — революционная ячейка из одного члена: идеальное число с точки зрения конспирации. Самая безжалостная пытка заставит Бога, если он существует, лишь скрипеть зубами, но ни единого слова не слетит с его уст, ибо он ничего не знает и никого не сможет предать.
Не вслушиваясь в бормотание попа, он со странным безразличием взглянул вниз, на гроб, крышка которого навеки скроет наивную девушку, разделявшую его веру; она была так горячо предана делу, что даже в постели говорила с ним о грядущем тысячелетии.
У кошек, думал Энрико Мори, скрипач, нет доброхотов, читающих над их прахом утешительные сказки. Кошки знают, что никакого воскрешения из мертвых нет, разве что посредством музыки. Он погладил черного кота, который прошел с ними весь путь от отеля, и сейчас мурлыкал, уютно устроившись на руках больной раком проститутки. Мори знал о ее профессии, потому что, еще в бытность студентом в Турине, однажды воспользовался услугами дамы. Они узнали друг друга в первый же вечер, женщина покраснела и отвернулась.
Отец Марек говорил о плащанице Иисуса, отмеченной Его кровью. Отпечатавшееся на ней чудотворное лицо вещало каждому: верь в меня, для тебя я вынес мрак могилы и смертный холод. Мори отметил, что пастор, стоящий рядом, чувствовал себя весьма неуютно. Ну конечно, подумал скрипач, ему претят толки об образах и изображениях Господа.
