Каменистая и крутая тропинка за отелем, ведущая к вершине, вилась между лиственниц и сосен. Сначала они шагали рядом, обняв друг друга. Но дорога шла в гору, сужалась все больше и больше; наконец, он пропустил подругу вперед. Ее платье совершенно не подходило для того, чтобы карабкаться по камням, но другой одежды не было. Стояла сухая жара, пропитанная потом ткань прилипала к бедрам и ягодицам, и он, не в силах устоять перед искушением, то и дело просовывал пальцы между скользких бедер. Наконец они добрались до прохладного покрытого зеленью уступа в горе, где среди пышных тисов угнездился шпиль церкви. Остановившись перевести дыхание, он обнял ее за талию, повернул к себе, чтобы целовать губы, шею. Потом заставил опуститься на траву.
«Вдруг кто-нибудь придет», — шепнула она, а тем временем юноша задрал платье до пояса. «Неважно», — отозвался он. — «Я хочу тебя. Пожалуйста. Пожалуйста».
Рядом щипал невысокую траву ослик. Шагая кругами, он медленно наматывал веревку на колышек изгороди, к которому был привязан, уменьшая и без того небольшое свое пастбище. Ослик принадлежал монахиням. Они жили и совершали обряды в монастыре рядом с церковью. Незаметно для любовников, к роднику подошла древняя сгорбленная монахиня с корзиной, полной грязного белья. Им показалось, что с горы катятся глыбы камня; на самом деле это старая монашенка била по груде мокрой ткани большой палкой.
Смущенная, женщина выскользнула из объятий любовника и опустила платье. Монахиня на минуту прервала работу, повернулась к ним, растянув губы в беззубой улыбке: «Не надо беспокоиться. Понимаете, родник снимает любые грехи. Когда захотите уйти, выпейте воды. Но не спешите. Простите, что помешала. Я быстро закончу». Она объяснила, что сестрам требуются чистые одеяния для заупокойной службы по отцу Мареку и другим католикам, погибшим во время оползня, и набожно перекрестилась.
Они снова приникли друг к другу, лишь на мгновение разорвав объятия, чтобы улыбкой выразить благодарность старушке: закончив работу, она пожелала молодым доброго дня и удачи и, прихрамывая, медленно ушла, волоча тяжелую корзину с мокрой одеждой. Потом любовники, подставив ладони, отпили по глотку из родника. Освежающе-чистая вода была ледяной. Стряхивая травинки с помятой одежды, они взглянули на распростертое внизу озеро и поразились, в какой глубокий темно-красный цвет, словно сочнейшая слива, оно окрасилось.
Дорога к вершине терялась среди нагромождения валунов и обманчиво-неглубоких снежных островков, продвигаться вперед следовало осторожно. Иногда приходилось ползти на четвереньках, а быстро сгущавшийся сумрак еще больше затруднял путь. «Я порвала платье», — отметила она; юноша сказал, что на следующий день надо справиться на станции, возможно найдется ее потерянный багаж. Если же нет, можно узнать у горничной, где здесь ближайший магазин, чтобы купить одежду. «И зубную щетку», — прибавила она. — «Для меня главное иметь зубную щетку».
Влюбленные хотели разыскать маленькую обсерваторию; когда-то ее построили здесь, но потом забросили. Как только они нашли ее, солнце скрылось за снежной вершиной, и мгновенно настала ночь. Было ужасно холодно, молодая женщина пожалела, что не захватила пальто. Они вошли в черный провал. Тут оказалось совершенно пусто, лишь наверху зияла прорезь для телескопа, который так никогда и не поставили.
Он очень неудачно выбрал время для небольшой экспедиции, рассчитывая достичь вершины намного раньше. Начинать спуск ночью было совершенно немыслимо. «Я не дам тебе замерзнуть», — сказал он; любовники легли на ледяную землю, юноша сжал ее в объятиях. Сквозь отверстие в скале на них падали снежинки.
«Пожалуйста, осторожней, я не должна забеременеть», — шепнула она. В темноте сверкали белки ее глаз, они казались белее, чем снежинки. Именно так все и может случится, решила она, каким бы странным это ни казалось. Не в удобной постели, когда по небу плывут розы и апельсиновые деревья, а ледяной ночью в пещере, где звезды, обратившись в снежинки, падают сквозь маленькое отверстие в камне. Щеку обожгло ледяное прикосновение. Снежинки — семя Господа, подумала она. Ярость совокупления согрела молодую женщину. До нее доносилось журчание ручьев с вершин, окружающих озеро и белый отель. И все они слились в торжественном гимне, потому что ночь и снег позволили горам встретиться и они пели, как пели, никем не услышанные, киты на рассвете, когда их заметили секретарша и сестра Вогеля.
Юную женщину согревал и обильный снег, наполовину засыпавший их ледяную хижину. За ночь небеса низверглись на землю, все созвездия, все звезды до единой. До нее донесся едва слышный вздох, — первый звук, который издала вселенная при рождении.
Когда настало утро, их покрывал иней и мучил голод; однако пришлось довольствоваться питьем. Чтобы добыть воду, они собирали целые галактики белоснежных звезд, и пили, когда те таяли. Пробившись сквозь сугробы, почти завалившие за ночь вход, они ахнули. Внизу землю полностью накрыл снег. Даже озеро сковал лед. Лишь кое-где проглядывал темно-зеленый покров пихт и сосен. Отель растворился в воцарившейся белизне. В том месте, где он, по их расчетам, должен был стоять, виднелись лишь глубокие сугробы.
«Надо найти способ возвратиться», — произнес он полным безнадежности голосом.
«Ты сам знаешь, что это невозможно», — отозвалась женщина. — «Нельзя вернуться в прошлое, да и зачем? Помнишь, что сказала монахиня: греха нет».
Юноша не ответил, лишь коснулся аккуратно подстриженных усиков, словно убеждаясь в том, что еще существует, и, с трудом пробиваясь сквозь снег, пошел вперед. Когда облака разошлись и выглянуло солнце, они приободрились. Трудный путь расшевелил их; кожу пощипывало, тело пронизывали энергия и теплота. Лед на озере треснул, льдины постепенно растворялись в голубой воде. Слышалось пение птиц. Шипя, снег сползал со шпиля церкви, и следя за этим ориентиром, они без особого труда отыскали путь. Между обсерваторией и церковью располагалась площадка для отдыха с деревянной скамейкой и телескопом, чтобы наблюдать за альпинистами, облюбовавшими отвесную скалу напротив.
Они сели и, празднуя возвращение, обменялись поцелуями. День был ясным; растаявший снег тысячами ручейков стекал в озеро, на небе уже не виднелось ни единого облака. Но белый отель оставался незаметным.
Юноша поднялся и подошел к телескопу. Направил его туда, где должен находиться отель, и когда груда снега упала на балкон, увидел окно их комнаты. Четко различались слова, — строки из стихотворения Гейне, — которые она, перед тем, как уйти, вывела на стекле пальцем и своим дыханием. Он позвал возлюбленную. За окном можно было разглядеть мужские щетки для волос, поднос с чашками, неубранную постель, и она облегченно улыбнулась. Следовало объяснить горничной, откуда взялись на простыне кровавые пятна. С другой стороны, девушка наверняка уже привыкла к измятому, отмеченному подобными знаками белью — своеобразному дневнику любовной жизни постояльцев.
Она предоставила телескоп в распоряжение юноши, а тот стал поворачивать его наугад. Увидел, как ветер колышет эдельвейс на далекой горе, примерно за десять миль от них, потом нацелил трубу чуть выше озера, туда, где разлилась голубая дымка. По глазам ударил ослепительный блеск, и он отпрянул. Чуть позже снова осторожно наклонился к стеклу, вгляделся. Солнце отражалось от металлической пряжки, скрепляющей белую подтяжку корсета. В том месте резинка немного протерлась, деталь показалась ему знакомой. Вспомнив, кто носил такое белье, юноша охнул.
«Да ведь это мадам Коттин!»
Его любовница снова подошла к телескопу. На ослепительно голубом фоне выделялась бледная пухлая плоть бедра, а на ней небольшой, еще не рассосавшийся кровоподтек. Она подняла трубу повыше, и увидела искаженное страхом розовое лицо.
«Да, это Дениз», — произнесла она. Он посмотрел и улыбнулся. Рядом с их подругой по воздуху летели другие люди, но невооруженным глазом можно было разглядеть лишь вагон фуникулера, медленно ползущий по своему маршруту между двух горных пиков. Перед глазами стоял синеватый след, оставленный им на мясистой ляжке толстушки; юноша внезапно опрокинул свою любовницу на короткую мокрую траву. Неожиданный порыв страсти едва не лишил ее дыхания; она попыталась закричать, но горный воздух оказался слишком разреженным.
Когда один из кабелей, удерживавших вагон, лопнул, а они, крича, выпали из открытого верха
